– Клянусь, это другой случай. Всё совершенно не так, как выглядит.

Агата наконец справилась с чемоданом и столкнула его на пол. Чемодан упал с таким стуком, будто был наполнен кирпичами. Нежина предприняла последнюю попытку:

– И чем же ты заплатишь за путешествие с почти незнакомым человеком, якобы имеющим достаточную для полотёра власть, чтобы провезти тебя на мифическом корабле через полный опасностей и трудностей океан?

Говоря о таинственном незнакомце, Агата не испытывала ни малейшей робости или неловкости – чувств, ей совершенно незнакомых, но на этот вопрос неожиданно ответила довольно скомканно:

– Дорога уже оплачена. Закроем тему.

В ответе и в тоне голоса говорившей заключалось нечто, от чего сердце Нежины сжалось до размеров булавочной головки. Также она наконец поняла природу красных пятен на обтянутых смуглой кожей скулах.

– Всё ясно, – протянула она и тут же схватилась за лоб, на котором во вполне обозримом будущем должна была выскочить крупная шишка: Агата запустила в девушку расчёской.

– Тебе ничего не ясно и ты ничего не знаешь! – выкрикнула она. – Что ты можешь знать, если твоя жизнь – бесконечная погоня, в которой ты всего лишь жалкая мышь? Я же не могу жить в неволе! Всё, что бы я ни отдала, всё это малая цена за глоток свободы. Я если бы снова появилась возможность выбора, то я поступила бы точно так же!

– Конечно, конечно, – примирительно забормотала Нежина, торопливо нагнувшись, чтобы поднять и подать гребень прямо в требовательно протянутую руку. – Ты абсолютно права. Но всё-таки есть вероятность, согласись, что это обман, ловушка?

– Дело верное, – отрезала Агата. – Осталось достать ключ – и только меня здесь видели! А ты, конечно, оставайся – лучшего местечка тебе не сыскать.

Нежина улыбнулась вымученной, слабой улыбкой. У неё был несчастный вид. Она понимала, что пустоту, которая образуется после ухода Агаты, не заполнить. Конечно, потом пройдёт время, и в нишу вольётся что-то ещё. Так бывает, когда удаляют орган: тело не может долго терпеть пустоту. Ну а пока она должна была помочь той, кому, кроме Нежины, собственно, и помочь-то было некому. Крадучись, девочки отправились к сторожу и ключнику.

Обычно Феррул Пунт проводил время в сторожке – маленьком дощатом сарайчике, стоявшем на отшибе, подальше от интерната и от чужих глаз. Сторожка несколько раз выгорала дотла: Пунт не отличался осторожностью в обращении с огнём. Но в этот раз из-за нежданно разыгравшегося бурана, словно сетью опутавшего весь белый свет, Феррул, закутавшийся в грязное одеяло, из которого торчала только его пегая бородёнка, спал в каморке, где хранились швабры и старые унитазы. Девочки знали, что связка ключей ото всех дверей интерната хранилась в его сапогах. Беда была в том, что Пунт сапоги никогда не снимал и страшно даже представить, какие чудовища теперь охраняли ключи.

– Осторожней, только осторожней, – взволнованно шептала Агата, не сводя горящих глаз с Нежины, которая почти подобралась к сапогам, ограждённым целым забором бутылок из зелёного и коричневого стекла, и запустила руку в правый. Ключа там не оказалось, но Нежина наткнулась на нечто маленькое и тёплое и по нелепой случайности вытащила это наружу. На ладони девушки, выпучив глаза, сидела крупная мышь.

– Чудовище! – тихонько взвизгнула Нежина, но тотчас замолчала, сама себе зажав рот.

– Хто здеся? Всех порешу! – рыкнул Пунт, не открывая глаз, и тотчас захрапел.

Целая армия бутылок у его кровати тоненько звякнула, подтверждая суровые слова давнего преданного поклонника и приятеля. И Феррул громким храпом ясно дал понять, что не намерен в ближайшее время покидать их тёплую компанию.