Дом на мысе Полумесяц. Книга 2. Накануне грозы Билл Китсон

Вспоминая события осени 1922 года, Рэйчел Каугилл пришла к выводу, что возвращение ее мужа Марка – Сонни, как его называли в семье, – стало лишь прелюдией к череде последующих событий, приятных и не очень. Хотя возвращение Сонни, которого все считали погибшим на войне, само по себе было весьма драматичным.

Семейный доктор определил его состояние как тяжелый случай контузии, вызвавшей амнезию. Доктор прописал покой, объявил, что необходимо время на адаптацию и знакомство с новым окружением, настоял на домашнем уходе, который осуществляла Рэйчел.

В старом доме в Скарборо на мысе Полумесяц многое изменилось. Теперь здесь не было слуг, что прослужили Каугиллам долгие годы. Немногочисленному оставшемуся семейству прислуживали лишь дворецкий, кухарка и одна горничная. Семья поселилась в доме на мысе Полумесяц в 1897 году, когда Альберт Каугилл, партнер одной из крупнейших фирм по торговле шерстью в Брэдфорде, переехал в Скарборо с женой и пятью детьми.

Когда Сонни вернулся, в большом полупустом доме остались лишь его мать Ханна, жена Рэйчел и маленький сын Марк, о чьем существовании Сонни не догадывался. Так вышло, что в то же время в доме гостила сестра Сонни Конни с тремя детьми и мужем Майклом Хэйгом, выздоравливающим после болезни; они приехали из Бейлдона. Всем не терпелось узнать, где Сонни пропадал столько лет, но его не торопили, предоставив возможность обо всем рассказать в свое время.

Спустя некоторое время Ханна, которой исполнилось шестьдесят пять лет, села и терпеливо рассказала своему младшему сыну обо всем, что случилось за годы войны и те четыре года, что прошли с момента его исчезновения. Так Сонни узнал о двух отцовских инфарктах. Второй случился после того, как отец получил телеграмму, где сообщалось, что сын, вероятно, погиб в бою. Сонни узнал о гибели своей сестры Ады, работавшей медсестрой в военном госпитале во Франции; о смерти знакомых ребят с мыса Полумесяц – сыновей соседа, его детских товарищей по играм. Потрясли его и новости о погибших родственниках, в том числе его племяннике Соле.

– Из этой мясорубки невредимым вышел лишь племянник твоего отца Кларенс Баркер, хотя по нему мы бы точно не скучали, – с несвойственной ей злобой заметила Ханна.

Услышав имя одного из погибших, Сонни растерялся.

– Сол? – переспросил он. – Но кто это? Солом звали моего деда; он умер еще до войны.

Ответила Конни:

– Нет, речь не о дедушке. Сол был сыном Джеймса и Элис. Ты же помнишь нашего брата Джеймса, который давно уехал за границу?

Сонни улыбнулся.

– Конечно, я помню Джеймса. Отец выгнал его из дома, и он сбежал с Элис, горничной. – А потом Сонни вдруг добавил: – Они уехали в Австралию.

Конни и Ханна в изумлении уставились на него.

– Почему ты так решил? – спросила Конни. – Джеймс никогда не говорил нам, куда они с Элис поехали. Кто знает, где они сейчас? Мы много лет переписывались через его лондонского адвоката, но Джеймс ни разу не раскрыл своего местонахождения.

Но Сонни настаивал:

– Сол был австралийцем. Я точно знаю. Не спрашивайте откуда; просто знаю и все. Он был очень похож на Джеймса, – добавил он.

Ханна удивленно и испуганно взглянула на сына.

– Но как ты можешь это знать, Сонни? Вы с Солом ни разу не встречались.

Сонни сосредоточенно нахмурился.

– Не знаю. Может, и встречались. Возможно, моя память до сих пор полностью не восстановилась, но, кажется, я помню лицо и голос.

Тут заговорила Конни:

– Думаю, Сонни прав, мама. Джеймс писал нам, как умер Сол. – Она повернулась к брату. – Джеймс почему-то не сомневался, что ты был рядом с Солом, когда тот погиб, что вы умерли вместе, но тогда – а это случилось сразу после смерти отца – мы были слишком расстроены и не обратили внимания. Так что как знать, может, Джеймс и впрямь в Австралии.

Память возвращалась быстро, но Сонни не помнил ничего, что непосредственно предшествовало его пребыванию во французской лечебнице для умалишенных. Когда кошмары, что раз за разом проигрывались в его голове, потихоньку отступили, он ушел из лечебницы и отправился в Англию пешком. Рассказ об этом эпическом походе, длившемся два года, был историей о человеческой целеустремленности и стойкости, учитывая, что Сонни имел лишь смутное представление о том, куда держал путь.

Однажды вечером после ужина семья сидела в гостиной. Рэйчел и другие завороженно слушали рассказ о том, что пережил Сонни до того дня, как Рэйчел обнаружила его, безымянного раненого бродягу, в палате больницы Скарборо, где работала медсестрой.

– В лечебнице я все время рисовал, – вспоминал Сонни. – Я не знал, где нахожусь, и называл лечебницу просто Местом. И всегда рисовал один и тот же пейзаж – разрушенное аббатство среди полей, а рядом – деревушку. Закончив картину, я уничтожал ее. Поначалу не знал почему, но потом понял: на картине чего-то не хватает. Она была неполной, но почему? Я не догадывался. Потом я случайно понял, что на пейзаже не хватает группы людей. Тогда я решил, что должен отыскать это аббатство. Не для того, чтобы посмотреть на него, а чтобы увидеть людей. Наконец я добрался до места и был страшно разочарован; людей, которых не хватало на картине, рядом с аббатством не оказалось. Мой заплутавший мозг не осознавал, что время движется. Я стоял у аббатства на мысе Полумесяц и не понимал всей важности этого названия. И до сих пор не понимаю, как связал в своей голове аббатство и мыс и при чем тут люди, которых я хотел видеть на картине.

– Я знаю, – ответила мать. – Пойдемте со мной, вы все.

Вслед за Ханной Сонни, Рэйчел и маленький Марк поднялись по широкой лестнице дома на мысе Полумесяц. Конни с Майклом шли следом, и никто не догадывался, что задумала Ханна.

У двери в спальню она остановилась и открыла дверь. Они зашли в комнату, столпившись у кровати. На стене над туалетным столиком висел большой пейзаж, нарисованный масляными красками. Сонни ахнул.

– Да! – восторженно воскликнул он. – Это же моя картина! Как я ее запомнил? Откуда она?

Ханна подозвала его.

– Теперь я вспоминаю, – произнесла Конни. – Это же пикник.

– Точно, – ответила Ханна. – Ты же помнишь, Сонни? Однажды мы с вами, с твоим отцом и дедушкой Акройдом ездили в Йоркшир-Дейлз на школьные каникулы. А на обратном пути устроили пикник. Решили посмотреть, что это за аббатство на мысе Полумесяц. Тебе тогда было лет четырнадцать.

Ханна указала на группу фигур на картине.

– Это твой дед и бабушка беседуют со мной и Альбертом, а рядом Конни и Майкл. А вот ты с сестрой Адой и маленькой дочкой Конни.

– А кто художник? Кем бы он ни был, таланта у него явно побольше моего.

Рэйчел, державшая руку Сонни все это время, ласково ее сжала.

По лицу Ханны пробежала тень.

– Картину нарисовала подруга Ады Элеонора Роудз. Она тогда гостила у нас и хотела, чтобы картина у нас осталась. В качестве благодарности за прием. Когда твой отец узнал, что на самом деле связывало Аду и Элеонору, он убрал картину на чердак. Но потом снова принес ее сюда. А через несколько недель мы узнали, что Ада погибла. Думаю, твоего отца тогда утешило, что он достал картину. Он сказал, что Ада наверняка знала, что он ее простил. Элеонора и тебя нарисовала в форме для крикета на том же фоне. Эту картину она подарила Рэйчел, когда мы думали, что ты погиб.

– Я помню Элеонору, – сказал Сонни. – Бледная, светловолосая, хрупкая. Очень нежная и похожа на… – Он не договорил.

Ханна закончила фразу за него:

– Верно. Элеонора всем казалась похожей на бедняжку Цисси.

При воспоминании о сестрах – Цисси, умершей от туберкулеза, когда он был совсем маленьким, и Аде – глаза Сонни защипало от слез. Он почувствовал в своей руке маленькую ладошку. Опустил голову и увидел, что его маленький сын Марк смотрит на него и улыбается.

– Папа, – неуверенно промолвил Марк, – попроси бабушку показать тебе другую картину, ту, где ты играешь в крикет. А потом ты пойдешь на пляж и научишь меня бросать крученый мяч. – Все рассмеялись, озадачив мальчика, но на сердце у остальных членов семьи потеплело.

Позже Сонни помог Рэйчел уложить Марка спать, Конни уложила своих детей, и взрослые снова собрались в гостиной. Разговор перешел на насущные темы. Первым заговорил Майкл:

– Ты уже думал, чем будешь заниматься?

– Пока даже мыслей не было, – отвечал Сонни. – Формально я все еще офицер Британской армии. Я отправил запрос в Министерство обороны; думаю, мне предстоит ответить на несколько неудобных вопросов, прежде чем мне разрешат уйти в отставку. А тогда уже буду думать о возвращении на работу. Полагаю, в фирме «Хэйг, Акройд и Каугилл» я теперь остался единственным Каугиллом?