не откроет своей, и тебя не отыщет…
Только слышно, как ветер над далью печальной
все гуляет во тьме, все играет, все свищет.
Пуст мой дом, заколочен – но скоро ворвется
в его дебри таинственный ветер ненастья…
И звезда засияет, и сказка вернется —
это счастье мое, заповедное счастье.

Лето у изголовья

В далеком лесу, где сухой собирали валежник,
огонь разводили, и чай, обжигающий пили,
и мерзли в убогой сторожке, – живешь ты как прежде,
как сказка, пришедшая из незапамятной были.
Мы жили в забвеньи, и время делили на двое:
одна половина – для кружева лунного света,
другая – для лета. Оно было с нами – живое,
и не по-осеннему ясное позднее лето.
Оно пробиралось тайком из заснеженной дали,
входило и пахло у печки сухою травою.
Такое живое. В своей колыбельной печали
летало, как сыч, над моей и твоей головою.
И мы засыпали под шепот рябиновой вьюги,
от шелеста звезд, пролетавших над старою крышей,
от треска поленьев. Прижавшись друг к другу, как мыши,
спасались от стужи. И видели сны друг о друге.

Тихая осень

Ты – осень,
которой никто не заметит,
не спросит:
ты – осень?
Листья, летящие мимо
сосен,
осень.
Эхо, которому нет, и не будет ответа —
уходящего лета,
света,
ветра,
облака зноя, в преддверьи дождя,
над чернеющей пашней…
Я – вчерашний:
я остаюсь в тех краях, где меня позабыли,
любили,
ждали,
верили,
искали – не находили,
имени не называли.
Открывали дверь – и лишь тишина
заходила ко мне
с осторожностью гостя.
На старом погосте
лежали стаканы и крошки засохшего хлеба.
А мы уходили, по теплой траве, босиком,
до самого неба,
до самого неба.

Сполохи лета

Я увидел, как звонкое лето
заиграло в тенистом бору.
Эти всполохи яркого света!
Эти песни дерев на ветру!
Эти светлые майские росы!
Золотые, как сон, вечера!
Белый клевер, и первые розы,
птичий щебет в саду до утра!
Все так ярко, янтарно, случайно,
бурна зелень и мысли легки.
И как будто забытая тайна —
шепот ив у дремучей реки.
Наколдуют себе, напророчат,
затуманят бескрайнюю даль,
загрустят потихоньку… А ночью
звезды в небе горят, как хрусталь!
Вот оно – заповедное счастье
все забыть, ни о чем не гадать,
в оны дни, когда даже ненастье
вспоминается, как благодать.

«Все будет заново, так легко и просто…»

Все будет заново, так легко и просто,
что не загадаешь себе желания:
то ли это зарево, то ли звезды,
падают под куполом мироздания.
Выйдешь, – и затеплится в сердце сладкое,
словно никого и не ждешь ты в гости,
словно растворяешься, и украдкой
звезды собираются в сплошные грозди.
Будто сон – последствие, жизнь – спасение
в этом небе сказочном, глухом и кротком,
словно есть осмысленность, и воскресение
станет только вехой на пути коротком.

«Сколько белых деревьев в моем окне…»

Сколько белых деревьев в моем окне…
В этой старой деревне неясно мне,
сколько лет будет длиться седая тьма.
я устал, я схожу с ума…
Все еще повторится, и будет вновь,
незнакомые лица придут из сна.
А мне все еще снится твоя любовь.
И ты одна…
Ах, какими снегами разлучены,
сколько было на свете времен весны…
Сколько лет все пою о тоске земной —
тебе одной…
Зачарованный ветром, закружен мглой,
все шагаю по свету под стужей злой,
все ищу то окошко в пустой избе
что ведет к тебе.

«Ты только не спеши, заведомою ложью…»

Ты только не спеши, заведомою ложью
не разбавляй глухой огонь своей души.
Иди себе во тьму, сквозь лес, по бездорожью,
но только не спеши, но только не спеши.
Ты знаешь весь набор своих волшебных красок,
ты слышишь перебор серебряной воды,
а лишь настанет ночь – и мир померкнет сразу,
и темная вода сотрет твои следы.
Останется лишь миг, тобою сотворенный,
всего лишь только миг – в бескрайности времен,
всего лишь только миг – тобой запечатленный,