Лишь один фрагмент картины сохранился настолько хорошо, что Сергею удалось его рассмотреть. Он изображал синеволосую женщину с тремя глазами, каждый из которых испускал голубой луч. В одной руке женщина держала палку, а в другой – подкову. Впрочем, это вполне могли быть латинские буква «I» и «U», а может, и что-то совсем другое. Женщина парила в воздухе, среди серовато-синих облаков. На ее шее висело ожерелье из смайликов. Смысла картины Сергей не понял, но она почему-то ему очень понравилась. Внутри появилось какое-то смутное ощущение, что странная синеволосая женщина – не часть этого сумасшедшего ДК, не часть Светлого Будущего, и она вполне может указать путь к спасению. Но вот только как, Сергей понять не мог. В раздумьях он покинул этот зал, и в тот же миг девушка на стене исчезла. Но Сергей этого уже не увидел…

…В другой комнате, тесной, но высокой – метра, наверное, четыре, – под самым потолком, на каждой стене красовалось по розетке. Больше в помещении не было ничего. Видел Сергей и несколько дверей на потолке, причем формы их поражали разнообразием – треугольные, круглые, даже в форме звезды. Попадалось и много сантехники, причем, натыканной по совершенно непонятному принципу. Например, зайдя в очередную комнату – длинную и узкую – Сергей обнаружил десяток унитазов, рядком стоявших вдоль стены. И никаких тебе кабинок или перегородок. Раковина на кафельном пьедестале или унитаз, располагавшиеся посреди комнаты, встречались чуть ли не в каждом втором помещении. Иногда сантехника была смонтирована прямо на потолке или стене, временами боком или кверху ногами.

Один раз Сергей при выходе из неизвестно какой по счету комнаты чуть не напоролся на совоборотня, неторопливо бредущего по коридору. Лицо тетки было не злобным, а сытым и довольным, рот и руки перепачканы кровью. Совоборотень Сергея не заметил, а тот стоял, вжавшись в неглубокую нишу в стене, почти не дыша. Он не знал, что это за тварь, и на что она способна, но близко контактировать с ней у Сергея никакого желания не было.

Больше ни одной живой души в Доме Культуры он не встретил. Везде были разруха и запустение, везде было сыро и грязно, везде преследовал сводивший с ума звук капающей воды. В конце концов Сергей вышел в необычный коридор: отделанный не кафелем, а белым, розовым и кое-где —черным мрамором. В стенах были ниши с бронзовыми скульптурами – рабочими, колхозниками, матросами, спортсменами, солдатами…

Сергею захотелось зажмурить глаза – крепко-крепко – и ощутить на лице ветер из невидимого тоннеля, услышать постукивание колес и хорошо поставленный голос: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Арбатская». Но вместо этого – все та же бесконечная капель. Это не московское метро, не станция «Площадь революции», где у бронзовой пограничной овчарки бесчисленными прикосновениями до блеска отполирован нос. И за дверью в конце коридора вряд ли будет переход на Кольцевую линию… Или на любую другую…

Сергей вдруг понял, что бесчисленные кафельные коридоры Дома Культуры напоминают ему конечные станции метро, те, что были построены недавно. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны. А что там дальше, куда поезд не идет? Юдину вдруг показалось, что Дом Культуры – это высунувшийся на поверхность гриб, а там внизу – бесконечная грибница пустых коридоров. И там, где кончается привычный мир, начинается ДК. И продолжается за тупиками, конечными остановками, разрушенными дорогами, заваленными подземными ходами…

«Господи, когда же это закончится?» – Сергей уперся лбом в кожаную обивку двери. Та неожиданно открылась. За порогом была темнота. Сергей неуверенно сделал шаг вперед, и тут же зажегся яркий свет. Щурясь, Сергей осмотрелся. Он оказался в просторном актовом зале. Освещала его большая хрустальная люстра. В ее желтоватом рассеянном свете неторопливо, почти торжественно, парили пылинки. Количество рядов было таким огромным, что сцена с трибуной терялись где-то вдалеке. Над ней возвышалась белоснежная статуя Ленина с указывающей прямо на Сергея рукой. В проходе между рядами лежал красный потертый ковер. В боковых стенах зала виднелись ниши, украшенные росписью в советском духе: рабочие, колхозники, счастливое детство, демонстрации трудящихся под красными знаменами… Рисунки были выцветшими и неживыми, словно миражи из какой-то параллельной реальности…