Маленький, но достаточный для того, чтобы в нем поместилось два-три человека. Стены сделаны из больших досок и скреплены кирпичами. Это крепкие стены, позволяющие спокойно шевелиться в шалаше, не боясь, что он развалится. На землю Катька предусмотрительно положила большую картонку. Крыша сама по себе представляет произведение искусства. Сперва доски, потом кусок фанеры, а сверху, по краям – кирпичи. Девочкам не терпится испытать свой домик. И, точно по заказу, как это часто бывает на юге, летнее небо вдруг хмурится. Солнце прячется за тучку, где-то в небе слышатся глухие раскаты грома. Вскоре на землю падают первые тяжелые капли. Наде радостно. Хоть бы ливануло посильнее!

И небеса откликаются на ее безмолвную просьбу. За первыми каплями падают другие, и вскоре начинает моросить кратковременный летний дождик.

– Давай под крышу! – командует Катька и сама юркает в шалаш. Она теснится, пропуская Надю, но та умудряется звонко стукнуться с ней лбом.

– Подожди! – Властно говорит Катька, – давай еще раз стукнемся.

И девочки трижды – аккуратно, не больно – стукаются лбом, приговаривая заклинание:

– Раз, два, три, мама-папа, не умри!

Немного повозившись, подруги притихают. Они лежат рядышком и поэтому им не холодно. По крыше мелодично стучит дождик. Надя лезет в карман шорт, достает вторую пачку печенья, предлагает Катьке и выдыхает:

– Классно…

– Да, здорово, – хрустя печеньем, откликается Катька, – слушай, а тебя искать не будут?

– Да нет, – отмахивается Надя.

– А че?

– Баба в Аксае, а к маме пришел… этот…

– Хахаль ее?

– Ну да…

Катька деликатно умолкает. Но у Нади все кипит внутри, и она принимается жаловаться Катьке на Ринатика. На секунду она умолкает, прикидывая, стоит или не стоит сказать ей про штуку, которую она увидела в комнате с морковным светом, и, наконец, решается:

– Я, короче, видела кое-что… – понизив голос, доверительно говорит она подруге.

– Что ты видела?

– Я, короче, зашла к ним в комнату, когда они спали… А он был голый. И у него между ног… было… это…

Катька тянется к пачке с печеньем, берет одну печенюшку, сует в рот и деловито спрашивает:

– Х..й, что ли?

Надя вспыхивает, краснеет:

– Эээ… ну, да.

– И че?

Тут Надя сдается. Она смотрит на невозмутимую подругу и шепотом спрашивает:

– А че это такое-то?

– Ну, это… – Катька задумчиво морщит лоб, – это, в общем, такая штука, которую дядьки засовывают тетенькам в письку. И из-за этого рождаются дети. Я так родилась, – авторитетно заявляет она, – да и ты тоже.

Какое-то время девочки молчат. Потом Надя спрашивает:

– Слушай, а правда, в этом Доме убили кого-то?

– Да, кажется, – отвечает Катька, – но я точно не знаю.

– А я, кажется, слышала, что там один бандит убил другого. Из-за денег. Зарезал. А потом сам исчез. И с тех пор там призраки…

Катька притихает и задумчиво смотрит на Дом:

– Все может быть, – говорит она, – все, дождик кончился.

Уходить не хочется, но ужасно хочется есть и пить. Печенье только раздразнило голод. Попить-то и на колонке можно, а вот чтобы поесть, нужно домой топать. Судя по всему, времени уже больше трех. Может, Ринатик уже ушел?..

Катька словно читает ее мысли:

– Ты домой?

– Да, наверное. А ты?

– И я тоже. Мамка сказала до вечера быть. Пойдем?

Девочки вылезают из своего убежища, распрямляют затекшие члены.

– Думаешь, не разгромят? – Глядя на уютный шалаш, с тоской в голосе спрашивает Надя подругу.

– Не должны, – отвечает Катька, – здесь никто не ходит. Ну разве что наркоманы… Знаешь, что? А давай, это будет только наше место? Никому его не показывай, мгм?

– Давай! И ты тоже – никому!

Уходя, Надя еще раз оглядывается на шалаш.