– Я к тебе приеду, как только ты вернешься в Лондон, – пообещала Кара, осторожно обнимая изувеченное тело подруги.

Джонни приковылял через несколько часов после того, как они уехали. Сказал, что завтра прилетает его мать – забрать его домой. Мэтти удивилась. Ей и в голову не пришло позвонить родителям: даже если бы те были где-то неподалеку, она бы не стала просить их о помощи.

– А как же я? – спросила она.

– Ну, эм-м… Ты ведь пока все равно не в состоянии лететь, правда? – проговорил он, и на секунду его прекрасные черты омрачило виноватое выражение. – И потом, Ник сказал, что у тебя все уже организовано.

– Да, но… – Мэтти откинулась на подушку; она слишком устала, чтобы объяснять ему: она надеялась, он сделает для нее хоть что-нибудь и хотя бы побудет с ней рядом, пока врачи не подтвердят, что ей уже тоже можно лететь домой.

– Слушай, Мэтс, увидимся в Лондоне, когда вернешься, ладно? Боюсь, в ближайшее время тебе все равно будет не до веселья.

О да, – с горечью подумала Мэтти, – тут ты совершенно прав, приятель.

Перед уходом он сжал ей руку, но Мэтти видела – он изо всех сил старается не смотреть на ее фингал и распухшее лицо. Она опять обратила внимание, что он ее не поцеловал ни при встрече, ни на прощание.

Когда дверь за Джонни закрылась, она почувствовала себя безнадежно одинокой – безнадежнее, чем за всю свою жизнь длиной в тридцать один год. Даже более одинокой, чем в тот день, когда впервые приземлилась в Лондоне, никого в этом городе не зная. И более одинокой, чем в восемь лет, когда умер их золотистый ретривер Уофл. Ей захотелось завыть, как тогда, в детстве, но слезы не приходили. Мэтти понимала, что надо, видимо, позвонить брату, но стоило ей представить себе их разговор, как у нее сжималось горло и она снова откладывала звонок. Кара обещала в общих чертах сообщить ему о несчастном случае, и Мэтти не знала, как будет рассказывать подробности. У нее не осталось на это никаких сил.

Еще Кара позвонила Бьянке, и через несколько часов после их разговора в палате Мэтти уже стоял огромный букет тигровых лилий. Мэтти понимала, что вернуться к работе сможет очень нескоро. Доктор говорил, что на восстановление уйдут не недели, а месяцы. Усугубляло положение то, что она жила на четвертом этаже в доме без лифта. Будем решать проблемы по мере поступления, – говорила себе Мэтти, стараясь не поддаваться всепоглощающей панике. Первым делом нужно добраться до Лондона. А с остальным разберемся потом.

Роуз плюхнулась на полотенце, которое сама аккуратно расстелила. Солнечное тепло нежно проникало в смазанные маслом руки и ноги, Роуз сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, расслабляясь. Восхитительная дуга золотого песка всякий раз вызывала у нее одновременно восторг и умиротворение. А тот факт, что прошло уже больше года с тех пор, как она в последний раз ощущала между пальцами ног песок, лишь усиливал удовольствие.

– Кто купаться? – спросил Марк у двоих уже раздевшихся до купальников детей, которые бешено скакали рядом с Роуз, предвкушая длинный день на пляже. – Но сначала крем от солнца.

Лео и Луиза наперегонки бросились обмазываться густым белым лосьоном.

Роуз открыла один глаз:

– Лео, шею сзади не забудь, – сказала она. – Идите втроем, я хочу сначала как следует прогреться.

– Роуз, ну пойдем, мы хотим, чтобы ты с нами! – умоляюще протянул Лео. – Пожалуйста!

– Да, Роузи, пойдем купаться! – потребовала Луиза.

– Роуз, давай, – присоединился к ним Марк. – Вода, похоже, просто отличная, грех такое пропускать.

Она, прищурившись, посмотрела на волны, накатывающие и разбивающиеся в пену у самого берега. Океан и в самом деле выглядел заманчиво: его сверкающая синяя прозрачность тянулась далеко-далеко, насколько хватало взгляда. Роуз улыбнулась, потому что на память пришел тот день, когда Марк признался ей в любви – вот прямо здесь, на этом пляже. Тот день, когда сердце ее подскочило от радости при звуке слов, которых, она считала, ей уже никогда не услышать. Тот день, когда он уговорил ее вернуться в долину и отныне жить с ним.