– Сделаю все, что в моих силах, – пообещала Энн.

– Отвезешь папку в театр «Бут», пройдешь за кулисы. Как раз сейчас у них должен быть перерыв. Передай ей, что завтра мы c ней еще раз все обсудим детально.

Энн пожалела, что не ушла пораньше и Генри сумел ее застать. У нее плохо получались подобные поручения. Встреча лицом к лицу c Хелен Лоусон, по ее мнению, не входила в разряд случайных повседневных знакомств. Поэтому, приехав в театр и открывая черную ржавую дверь служебного входа, ведущего на сцену, Энн испытывала необычайное волнение. Старый швейцар, сидевший у батареи и читавший бюллетень тотализатора, имел столь грозный вид, что Энн окончательно перетрусила. Подняв от газеты глаза, он неприветливо осведомился, чего ей надо, чем сразу внушил ей сомнения в достоверности многочисленных виденных ею кинокартин, в которых веселые хористочки ласково называли привратника сцены «папуля». Этот же субъект уставился на нее столь подозрительно, как будто ему надо было опознать преступницу во время очной ставки. Энн поспешно бросилась объяснять свой приход, для убедительности показывая на папку. Он мотнул головой, буркнул «вон туда» и снова погрузился в чтение.

Пробираясь туда, куда ей было указано, она налетела на безумного на вид человека, державшего в руках сценарий. Тот злобно прошипел:

– А вы, черт побери, что здесь делаете?

Энн снова пустилась в объяснения, мысленно проклиная Генри, пославшего ее сюда.

– Так они все еще репетируют, – неприязненно проворчал человек. – Здесь, за кулисами, находиться нельзя. Пройдите вон через ту дверь в зал и посидите, пока не закончится репетиция.

Энн ощупью пробралась в темный пустой зал. Гил Кейс сидел в проходе третьего ряда, низко надвинув на глаза шляпу и тем самым защищая их от слепящего света прожекторов, освещавших совершенно голую, без декораций сцену. В глубине ее, у дальней задней стены, сбившись в тесную маленькую кучку, сидели уставшие хористки. Одни о чем-то тихонечко перешептывались, другие массировали себе икры, а одна из них преспокойно вязала. Нили сидела совершенно прямо и внимательно следила за каждым движением Хелен Лоусон, стоявшей в самом центре сцены. Вместе c высоким красивым актером она исполняла любовный дуэт.

Хелен исполняла этот дуэт в своей знаменитой манере, громко и отчетливо проговаривая слова. Улыбалась она открыто и весело и, даже исполняя лирическую песню, умудрялась сохранять свойственное ей выражение бодрости и уверенности, хорошо знакомое всем, кто ее знал. Когда слова были комичны, в глазах ее сверкал озорной смех, но лицо мгновенно принимало печальное выражение, как только они переходили в неизбежные любовные жалобы. Ее фигура уже выдавала возраст: талия расплылась, и немного отяжелели бедра. Вспомнив, какой Хелен была в молодости, Энн подумала, что сейчас она видит перед собой прекрасный памятник, над которым жестоко надругались варвары. Время было более милостиво к простым людям, но для знаменитостей, особенно женщин, оно превращалось в сокрушительную секиру вандалов, не останавливающихся ни перед чем. Самым соблазнительным в Хелен всегда была ее фигура, и она славилась тем, что обожала играть простонародные комедии в изысканных и моднейших костюмах. Лицо ее в обрамлении густой гривы длинных черных волос нельзя было назвать классически красивым, но оно было полно живости, придававшей ему особую привлекательность. Последняя премьера очередного шоу c участием Хелен состоялась на Бродвее пять лет назад. Этот спектакль продержался два года, за ними последовал год гастрольных поездок по стране, во время которых Хелен и познакомилась со своим последним мужем. Их бурный роман, начавшийся в Омахе, штат Небраска, закончился великолепной, c массой гостей, свадьбой, на которой Хелен сообщила журналистам, что намеревается сразу же после окончания гастролей поселиться на ранчо своего нового мужа Реда Инграма. Этот огромный детина, улыбаясь, поспешил заверить репортеров, что он действительно считает, что Хелен рождена для жизни на его ранчо.