– Верно, барин, – болтала кухарка, подававшая на ужин одинокому хозяину дичь, им же убитую, – поглядите на юную барышню, глядишь – слюбиться… Не подумайте, что нос не в свое дело сую…

– Суешь, – улыбнулся Григорий.

– Простите, но вы еще молоды, а живете, как затворник! Вон, дядюшка ваш, царствие ему небесное, говорю вам: от грусти помер. Негоже человеку одному быть. Жена нужна ему, детишки. Так и вы… Жениться вам пора!

– А откуда тебе знать, – спокойно ответил барин, глядя в тарелку, – может, я уже был женат до переезда в усадьбу?

Кухарка замерла, поставила на стол то, что держала в руках, округлившимися глазами посмотрела на хозяина и трижды перекрестилась.

– Простите, Григорий Николаевич, Христа ради молю, простите меня, дуру. Болтаю, не думаю.

– Ничего, все в порядке. Ступай…

Собирался Григорий Николаевич основательно, знал, что едет не на один день. Взял все и для охоты: наверняка хозяин того дома предложит гостю выехать на косулю, когда узнает, что Григорию это по душе. Из украшений, что хранились под замком еще до его появления в этом доме, выбрал дорогой и старинный гребень работы чужестранных мастеров в подарок юной имениннице. Виды он на нее и ее положение не имел, ему вполне хватало того, чем сам располагал, однако среди людей, помимо крестьян, появляться иногда все же стоило.

Вопреки привычке путешествовать в одиночку, на этот раз Григорий поехал экипажем. Светский визит подразумевал соблюдения рамок приличия.

Как и ожидалось, Григория встречали, как встречают зятя несмотря на то, что ни он, ни предполагаемая невеста, никогда не виделись. С отцом ее он знаком был: тот приезжал после кончины Андрея Петровича, дабы выразить соболезнования и поприветствовать нового хозяина усадьбы. Видимо, тогда-то еще почтенный гость и присмотрел в лице Григория мужа для своей дочери.

Анастасия, на чей день рождения и приехал Григорий Николаевич, была проинструктирована папенькой везде сопровождать гостя, уделяя ему гораздо больше времени и своего внимания, нежели другим гостям. Григорий понял это, и, в свою очередь, старался, не обидев Анастасию, проводить больше времени именно с ее отцом, а не с ней. Как он и ожидал, общей темой для разговора стала охота.

В какой-то момент беседы Григорий насторожился, как собака на вылазке, повернул голову, словно прислушивался к чему-то.

– Что-то не так, Григорий Николаевич? – спросил хозяин дома.

– Все замечательно, – улыбнулся Григорий. – С вашего позволения, я ненадолго выйду во двор. Хочу немного пройтись.

– Как скажете. Позвольте предложить вам в сопровождающие мою дочь. Она с радостью покажет наш прекрасный сад за домом!

– Благодарю, но мне нужно немного побыть одному, – почтительно ответил Григорий. – Не хочу утруждать юную Анастасию моим скучным молчанием, а мне необходимо обдумать одно важное дело.

– Именно сейчас?

– Увы – безотлагательно, – ответил Григорий. – Я запамятовал… А сейчас на память вдруг пришло. Прошу меня простить…

Стояла теплая майская погода. Сад и вправду был прекрасен: деревья цвели, и благоухание от их цветения разносилось по всему двору этого прекрасного поместья. В саду стояла беседка, в которую, Григорий был уверен, его бы и повела Анастасия для уединенной беседы: девушка, как и ее родители, была настроена решительно. Но сейчас в беседке сидела совершенно иная особа: она-то, вернее пульсация, исходившая от нее, неуловимая простому смертному человеку, и привлекла все внимание Григория.

– Мы знакомы? – спросил он, подходя к роскошной даме лет тридцати.

– Елена Ржевская, – ответила женщина, протянув свою руку в перчатке Григорию для поцелуя. – Княгиня Ржевская, – уточнила она.