Княгиня отбыла уже на следующее утро несолоно хлебавши, Григорий Николаевич же – спустя пять дней в прекрасном настроении.

Дома все было по-прежнему. Григорий неустанно пекся о благополучии усадьбы, иногда уезжал на непродолжительное время, объясняя это семейными делами.

– А у вас из родни кто есть, барин? – спросили как-то его дворовые. За наглость это не счел, ведь чаще всего общался с ними, как с равными себе, или же сам выступал равным им, когда нужно было, к примеру, из-под телеги старика придавленного помогать доставать.

– Да никого, Марфа, – ответил Григорий Николаевич. – Матушка померла, когда сестру на свет Божий порождала, сестра тоже уже Богу душу отдала, а отец… Отца убили. Я тогда совсем юным мальчишкой был.

Охнула Марфа и другие, бывшие с ней, что барину постель перестилали, пока он рядом у окна книгу читал.

– Давно это было. Уже переболело.

– Вы как Андрей Петрович, царствие ему небесное, – Марфа перекрестилась, – тот тоже все сам да сам… И родителей в юности схоронил, и семьей не обжился. Вот только про вас рассказывал все время, мол одна надежда – Григорий мой, племянник. Мы, грешным делом, думали, сейчас приедет к нам из столиц барин молодой, начнет в усадьбе пиры устраивать один за одним, как в городе большом привык, а вы и не такой совсем.

– Это у нас семейное, – улыбнулся Григорий. – Я ценю покой и тишину. А в поместье, что от дядюшки мне досталось, мне спокойно.

– Один только Ирод был, – Марфа сделала вид, что сплюнула, – который Прокопа-покойника загубил. И Прокопу, рабу божьему, царствия небесного.

Григорий Николаевич строго так посмотрел на дородную женщину, что перебирала его перины.

– Он больше не заявится сюда, – сказал он, – никогда.

По спине Марфы холодок пробежал от взгляда барина: нельзя было тому взгляду не поверить. Враз она поняла, куда гость тот подевался и почему второй раз, когда барин вернулся, не заявился. Догадывались об этом все, но вслух сказать ранее боялись. А тут… Не по себе Марфе стало.

– Пойду я, барин, – сказала хозяину и, прихватив грязное белье, удалилась из спальни, когда другие продолжили застилать постель.

Дмитрий

Он собирался уверенно, спокойно, без спешки. Выйдя из душа, Дима достал из шкафа чистую белую футболку, с улыбкой в очередной раз взглянул на свое тату в виде медведя на правом плече до самого локтя и стал одеваться. Он очень долго обдумывал: делать ли татуировку, но решил, что хотя бы разок в жизни можно позволить себе подобную вольность. Почему бы и нет? К тому же работа была выполнена великолепно.

Для повседневной жизни Лукьянов Дмитрий Сергеевич использовал удобный, комфортный седан, для других нужд на подземной парковке у него стоял внедорожник. На нем он, как правило, выезжал с коллегами на рыбалку, на платную охоту с ночевкой в специализированных зонах, за город в коттеджные поселки. Заграницу он последние годы летал редко, а вот в русских горах и лесах отдыхал частенько. В основном – один.

Туристический рюкзак, дорожная сумка, охотничье ружье, на которое, разумеется, у Дмитрия имелись все необходимые документы, охотничий нож ручной работы, которому обзавидуется любой коллекционер холодного оружия, берцы, тактические перчатки. Да, Дмитрий Сергеевич собирался основательно, при этом уверенно и спокойно.

Дела о пропажи детей всегда были широко освещены в прессе, ведь они привлекают к себе максимальное количество внимания жителей, практически не оставляя равнодушных. Конечно, чаще всего подростки уходят из дома добровольно, а через какое-то время, разочарованные в столь коротком и в столь неудачном опыте самостоятельной жизни, с поникшей головой возвращаются в отеческий дом.