– Кэтрин.

Кто-то звал ее по имени, голос слышался издалека.

– Кэтрин. Проснись.

Она открыла глаза. И снова закрыла. Потом опять попыталась открыть. Глаза были как кукольные, они открывались, только когда кукле поднимали голову. Откуда-то проникал молочно-белый холодный свет. Что-то сдавливало грудь. Было больно дышать, с каждым вздохом боль пронзала грудную клетку, и красные сполохи вспыхивали перед глазами, даже когда глаза были закрыты. Шея тоже болела, когда она поворачивала голову. Все кругом заволокли маслянистые тени; напирали смутные фигуры, смотреть на них было невыносимо. Она точно понимала лишь одно: она находится в тесном замкнутом пространстве.

Вдруг закружилась голова; содержимое желудка запросилось наружу. Рот открылся сам по себе, и рвота хлынула на грудь и живот. Запахло кислотой. Ей стало стыдно: что скажет папа?

– Кэтрин.

Она узнала голос Мориса. Вытянула руку.

– Не надо! Больно.

Она нащупала что-то мягкое.

– Прекрати!

Теперь она видела лицо брата, хотя тело по-прежнему окутывала тьма. Морис был не далеко, как ей сначала показалось, а очень близко. И Томми. Тот тоже был рядом, смотрел на нее и моргал.

– Мы разбились, – всхлипывая, произнес Морис.

– Что?

– Разбились на машине, – громче повторил он. – У меня нога болит.

– Что случилось?

– Авария.

– А машина? Что с машиной?

– Ты не слушаешь! Тебе надо проснуться.

Кэтрин отчего-то разозлилась. Почему Морис говорит с ней таким тоном? Почему он все время задирает нос? А сейчас к тому же он говорит слишком тихо; из-за шума воды слов не разобрать.

– Значит, авария, – медленно повторила она, пытаясь свыкнуться с новой реальностью.

– Да, пока мы спали. Тут везде вода. Помоги. Нога застряла.

Вдруг она все поняла. Они разбились ночью и все еще находятся внутри, в автомобиле, на заднем сиденье. Все втроем.

– Мама, – позвала она и добавила громче: – Папа!

Кэтрин попыталась подвинуться и заглянуть за высокие подголовники передних сидений, но, когда пошевелилась, в груди резко заболело, а перед глазами полыхнула вспышка. Она задержала дыхание и откинулась назад. С ее места виднелась лишь часть ветрового стекла.

Его покрывали сотни трещин, оно стало молочно-белым. Снаружи сквозь стекло просачивался белый свет.

– Папа!

– Не ори, – сердито шикнул на нее Морис. – Он не проснется. Никто не поможет мне, кроме тебя.

– Я ничего не вижу.

Она учуяла запах экскрементов, смешанный с рвотой. Почувствовала вкус крови во рту.

– Вода холодная. – Морис закашлялся.

Кэтрин испугалась. О чем он говорит? Откуда вода? Они же в машине. Она вспомнила, что они ехали под сильным дождем. Может, дождь просочился сквозь крышу?

– Хватит закрывать глаза. Ты должна очнуться! Посмотри на меня. Посмотри вниз!

Вниз? Теперь она поняла. Морис сидел не рядом. Они с Томми были внизу. А она – наверху. Она слепо ощупала себя. Ремень был на месте; она по-прежнему сидела пристегнутой. Ремень ее держал, вот почему она не упала вниз. Значит… значит, машина лежит на боку.

– Папа!

– Хватит!

Морис пошевелился и вскрикнул.

– В чем дело?

Он захныкал.

– Морис? Мо?

– Нога застряла. Надо выбираться. Вода очень холодная, и мы, кажется, погружаемся.

Кэтрин вгляделась в тени, которые были повсюду, кроме головы и плеч брата, и вдруг поняла, что это и правда вода. Вода проникла в машину. Мимо проплыла наполовину полная детская бутылочка с молоком. Она различила очертания промокшей подушки, одеяла, разбухшую от влаги книгу. «Пятеро идут в поход». Она одолжила ее у одной семьи в Веллингтоне, с которой познакомились в первый вечер после приезда.

Река. Это не вода из-под крана шумит, это река. Машина упала в реку.