Я полезла в комм. Действительно, у него был отдельный канал. Я ткнула в запись наугад. «Число три есть корень девяти, ибо без любого другого числа, само собой, оно становится девятью, как то воочию видим мы; трижды три суть девять», – произнес тот же самый ровный, хорошо поставленный голос.

Я поняла, что зеваю, и ущипнула себя за руку, чтобы собраться.

– Вы там что, таблицу умножения пересказываете?

– И еще телефонный справочник читаю.

Я глянула список записей на канале. Действительно, «Имена женщин, имеющих гражданство Станции, на 1283 г. от Основания».

– А почему не в алфавитном порядке?

Дерио прищурился – что-то его развеселило.

– Должна же быть какая-то интрига.

У него была странная манера – асинхронность пластики и мимики. Нет, он не отрубался, как это бывает, если имплант полностью перехватывает подачу информации, не замирал посреди фразы, как это бывает на сбоях связи при «дистанционном контроле» личности (имперские киборги и суперкластеры такое любят, зрелище так себе). Но постоянно было впечатление, что речь, внимание, мимика, пластика наложены друг на друга отдельными дорожками – и время от времени эти дорожки перестают пересекаться – когда Дерио забывает ставить выражение на лицо, или, наоборот, усмехается чему-то непонятному – и тогда оно вдруг озаряется, будто кто-то щелкнул фонариком в темноте. Когда он сосредотачивался, мимика, голос и внимание у него синхронизировались – но тут же каменели спина и плечи. Когда он начинал двигаться – он хорошо двигался, легко взбегая по ступеням или вдруг, в задумчивости, начиная крутить между пальцами стилос – у него полностью пропадало выражение с лица, будто отключался драйвер.

Из пролетающего за окном флаера громыхнула музыка – «Летит Лизетта, возомнив надменно, что сдался я – сбылась ее мечта». Я встрепенулась:

– И еще одно условие.

– Да?

– Вы не будете упоминать меня в ваших, – мне пришлось набрать в грудь воздуха, – художественных текстах. Упоминание в нехудожественных текстах, предназначенных для публичного доступа, должно будет согласовываться со мной.

Дерио поднял голову. Что-то мелькнуло в обычно спокойных карих глазах – как тень рыбы под поверхностью озера.

– Вы полагаете, мои стихи так плохи?

– Я полагаю, что вы поэт. И вы либо соврете – так, что никто не вспомнит правды. Либо скажете правду… так, что лучше бы промолчали.

Повисла пауза – одна из тех, ради избегания которых и составляются «списки активностей».

– Вы полагаете, знающему правду стоит молчать?

– Я полагаю, что не желаю, чтобы мое имя склоняли на всех углах.

В конце концов, он вздохнул.

– Справедливо, – и ткнул стилосом в экран, вызывая список «Форм о неразглашении».

– Никакой Лизетты не было, – сказал он через полтора часа, подписывая сведенный и распечатанный экземпляр. – Это аллегория.

– Ни одна из девушек, которых зовут Лизетта, теперь этого не докажет, – сказала я, ставя свою подпись.

– С точки зрения рейтинга упоминаний, это все равно идет в плюс.

– Не всякий пиар на пользу, – огрызнулась я.

Мы еще немного поспорили о конвертируемости охвата. «Вот умрете, – злорадно заявил он, – никто о вас и не вспомнит. А о Лизетте будут спорить, кто она такая. Даже если ее никогда не было!» – «Вам следует писать сценарии для виртуалок. Озолотитесь!»

Он открыл было рот, чтобы съязвить в ответ – и тут я увидела то, что потом наблюдала еще не раз. Взгляд у него поплыл – как подплывает у тех, кто ставит себе нелицензированные импланты. Но имплантов, кроме стандартных пилотских, у него не было – передо мной лежал подробный скан, заверенный двенадцатью печатями Медицинской Гильдии. Неужели наркотики? – мелькнуло у меня, но тут взгляд Дерио сфокусировался обратно.