– Слушать не желаю, – весело возмутилась она, налила ему коньяку, придвинулась ближе. – Обижаете, Витя… Словно мне рассчитываться нечем. Выпьем?

– Я бы с удовольствием. И посидел бы ещё. У вас так уютно, покойно и вкусно… Только ехать мне надо. Скотина дожидается непоеная и некормленая. Я же никого не предупредил… И помины завтра… Тестю год исполняется. Так что давайте до следующего раза коньяк оставим, а?

– Жаль, – погрустнела она. – Причина уважительная. Иначе бы не отпустила так…

Виктор стал одеваться.

– Да, – вдруг вспомнила она. – Вы, кажется, на заводе работаете. Не могли бы кое-что для моего комода выточить? Пойдёмте покажу.

Она повела его в спаленку, показала медные ручки шифоньера:

– Такие бы. Чтобы одинаковые были.

Виктор открутил ручку, снял размеры, эскиз набросал:

– Сделаем, Анна Трофимовна.

– Расчёт хоть сейчас, – улыбнулась она, как бы нечаянно оступившись, прижалась к нему.

Он распрямился, близко увидел не поддающиеся маскировке морщины на её шее, вздохнул почему-то, пожалел, что ли: «А ведь старенькая уже…» Осторожно отстранился от неё, сказал весело, через силу:

– Какие расчёты, Анна Трофимовна. Это мы перед вами в долгу неоплатном…

Проводив гостя, Анна Трофимовна присела в кресло полюбоваться новой люстрой и задумалась.

…Совсем недавно вроде она, выпускница медицинского института, по направлению приехала в Токаревку, а вот уже двадцать пять лет, как в районной больнице трудится. Ветеран труда уже.

По-разному ей жилось. Дважды замуж выходила. Первый раз влюбилась в одногодка-красавца, надумавшего проведать армейского дружка своего, водителя больничной скорой, с кем она по вызовам ездила. Через него и познакомились близко. Может, по-иному сложилось бы всё у молодожёнов, увези он сразу её к себе. Не получилось. При нехватке врачей не отпустили Аню без отработки. Не уговорила она начальство, и он не стал настаивать, ждать согласился, и чтобы на иждивении жены не сидеть, в районную «Сельхозтехнику» слесарем устроился временно. По жилью они не хлопотали, комнатой, что для неё снимала больница, довольствовались. Всё равно ведь скоро съезжать. Твёрдым было решение, верным, поскольку его домой корни родные тянули и её, в детдоме выросшую, тоже не держала Токаревка. Небогато жили, счастливо зато. Только недолгим это счастье оказалось. Однажды, раньше времени явившись домой, она застала мужа в постели с дочкой хозяйки, у которой снимала полдома с отдельным входом.

В тот же день она вещички собрала, несколько ночей в своём рабочем кабинете проплакала. Не смогла простить мужу, на развод подала, как ни умолял он, как ни раскаивался…

Не вернулась она в опротивевшую ей комнату и после того, как муж, теперь уже бывший, уехал из Токаревки. От одного воспоминания о происшедшем её тошнило. Убивала мысль о том, что любимый человек, первый и разъединственный в её жизни мужчина, кому она принадлежала телом и душой, связался со смазливой пустышкой, легкодоступной не только для него. Почернела, подурнела Аня от бессонных ночей, в работе лишь забывалась, за самых безнадёжных больных бралась, на ноги ставить их умудрялась. Благодарностью больных за дарованную им жизнь свою боль залечивала.

На второе замужество за рано овдовевшего, видного в районе хозяйственника не сразу решилась, и не по расчёту, как поговаривали завистливые и недобрые людишки, а скорее, из сочувствия к нему и в надежде окончательно погасить всё ещё тлеющее чувство к первому своему мужу. Благодарная новому мужу, прекрасному во всех отношениях человеку, она через силу пыталась ответно полюбить его, терпение проявляла, пока наконец не догадался он и не отпустил её по-доброму. Двухкомнатную квартиру при этом выхлопотал для неё в одном из только что сданных коттеджей больничного комплекса, уговорил не возвращаться в общежитие нефтяников, где она до переезда к нему имела отдельную комнату. Впрочем, и без такого протеже она имела право на эту квартиру как молодой и хорошо зарекомендовавший себя специалист.