Эдгар брился с дороги в ванной и слышал суетливые приготовления матери. Он видел себя в огромном, на полстены, зеркале, но собственная физиономия его не интересовала. Ревниво и подозрительно приглядывался сын к рядам баночек и флаконов, скрывавших от непосвященного свои колдовские тайны. На сверкающих чистотой зеркальных полочках их было великое множество, этих сообщников женских ухищрений. Закончив бриться, Эдгар взял в руки самую пузатую склянку. Снисходительно усмехнувшись, прыснул из нее на лицо и вышел в кухню.
– Послушай, мать, в твоей ванной меня преследует ощущение, что вот-вот щелкнет вспышка и я окажусь на каком-нибудь рекламном фото во славу изысков парфюмерии.
Мать запахнула поглубже мягкий махровый халат.
– Отец не сказал, когда вернется?
– Не сомневайся, после работы сразу домой прибежит. Ты прекрасно расправилась с лишними годами, – червь ревности продолжал грызть Эдгара. – Занимайтесь гимнастикой по системе фрау Банга и в сорок семь вы будете выглядеть на семнадцать!
– Не хами, – строго прервала Марта.
– Да нет, что ты, я ведь любя.
Хищным взглядом оглядев сковородку, Эдгар схватил с нее самый поджаристый кусок. Обжигаясь, он с аппетитом жевал и рассуждал вслух:
– Вообще, я за тебя рад. Наконец ты устроила свою жизнь. Наверно, так и надо. Святой материнский долг выполнен, теперь можно и…
– Устроила свою жизнь? – перебила Марта. В глазах ее читалось недоумение. – Ты называешь так то, что мы с твоим отцом нашли друг друга через двадцать пять лет?
– Ой, только давай без семейного эпоса. А то получается песня Сольвейг на пятидесятом году советской власти. Смех и только! – Эдгар с грохотом подвинул к столу тяжелый деревянный табурет «а-ля рыбацкое застолье». – Ну не верю я в эту сладость встречи. Кого вы надуть хотите? Чушь какая-то: «Любовь консервированная, срок хранения двадцать пять лет». Ведь каждый из вас свою жизнь прожил, каждый – свою. И ничего не изменишь. Ну было у вас что-то в молодости, но это ж давным-давно. А теперь, на старости лет, решили показать родной деревне – вот мы какие, всё умеем простить и забыть. Завидуйте нашему вновь обретенному счастью!
– А мне думалось, ты будешь рад, что у нас теперь семья, – сдерживая обиду, улыбнулась Марта.
– Семья, мать, была у нас с тобой, настоящая семья, хорошая, много лет. А теперь… – В грубоватом тоне сына Марта расслышала горькие нотки ревности. – В общем, извини, мать, что вломился в идиллию. Вам бы здесь, конечно, больше подошел розовощекий бессловесный младенец, а не хам двадцати шести годов.
Эдгар ушел в свою комнату, хлопнул крышкой чемоданчика. Направился было в ванную за рубашкой и столкнулся в дверях с Мартой. Остановился и, упрямый, непримиримый, стоял молча, опустив голову. Марте даже не по себе стало – вылитый Артур в молодости, такой же неуступчивый и беспощадный. Вспомнилось ей, как в последний раз стояли они друг против друга. Он и она. После той проклятой ночи, когда их с Лосбергом занесло на машине. А ночь была бурная, с проливным дождем, до утра не могла она добраться до дому. И несправедливую, жестокую пощечину от Артура вспомнила… До мельчайших подробностей встали перед нею тот вечер, та ночь и то утро. Нет, не машину тогда занесло из-за глупого лихачества, а ее жизнь… Все это в несколько секунд пронеслось у нее в голове, а потом она снова увидела перед собой Эдгара, который даже не заметил ее недолгого ухода в прошлое.
– А ты не с девушкой ли своей поссорился, сынок? – Внезапно Марта поняла все, притянула его к себе за шею, ласково потрепала по волосам. – Ничего, миленький, все будет хорошо, все наладится, вот увидишь.