В сентябре 1967 года меня на месяц направили на погранзаставу в Кантару на Суэцком канале. У меня было назначенное время, когда я должен был выходить на связь, даже если это было в самый разгар бомбежки, а бомбили там практически постоянно – то мы, то они. Но на волоске от смерти я оказался не во время сеанса связи, а во время перерыва. Я сидел у своей машины и только собирался поесть, как началась бомбежка. Я спустился в укрытие, а когда вернулся, то увидел, нечто такое, что даже представить трудно: снаряд даже не уничтожил мой паек – он разорвал его на две части.

Было не страшно. Скорее, удивительно. Служба в армии вообще доказала, на что я способен. Если бы мне до того сказали, что я две недели смогу пробыть один в пустыне, смогу смотреть на обгоревшие трупы и продолжать идти дальше, смогу не мыться месяц, воевать, я бы не поверил. Но, как выяснилось, все это возможно. Я убедился, что человек действительно не знает границ своих возможностей и не представляет, на что он способен при определенных обстоятельствах, как в хорошем, так и в плохом смысле.

Я отдавал армии всего себя. В 1968 году стал отличником боевой службы, получил звание старшего сержанта, командовал 60 солдатами. К концу службы я был связистом при Генштабе ЦАХАЛа, видел всех прославленных генералов, но категорически не видел своего будущего в военной карьере, несмотря на такие мысли и успехи по службе. Я даже от офицерских курсов отказался. В 1969 году я демобилизовался – повзрослевшим, уверенным в себе человеком. Я точно знал, что буду делать дальше: через неделю после демобилизации я женился, через две – стал экономическим обозревателем газеты «Давар», а через месяц начал учиться в Тель-Авивском университете на факультетах политологии и литературы. Выбор специальностей казался мне совершенно естественным, хотя с моими оценками я спокойно мог поступить на медицинский или на юридический факультеты, но это меня до такой степени не интересовало, что вопрос о престижности даже не возникал. Быть одновременно семьянином, студентом и журналистом было очень непросто. И тогда я понял, что и армия, и война все еще были частью юношества, что до 1969 года ответственность за меня все-таки несли другие: дома – родители, в школе – педагоги, на радио и в юношеских изданиях – редактора, в армии – командиры. И вдруг вся ответственность за дом, работу, учебу, будущее легла на меня. Это и было настоящее взросление. С литературой в университете проблем не было, да и быть не могло, но с политологией, которая включала в себя изучение статистики, например, у меня – гуманитария возникли проблемы. На первом курсе я даже получал плохие отметки, чего со мной отродясь не бывало. В газету я пошел работать потому, что хотел быть журналистом. Вот и согласился на любое место, хотя функции экономического обозревателя подходили мне меньше всего остального. Я помню пресс-конференцию легендарного главы Банка Израиля Давида Горовица, на которой он сказал, что надо заниматься оздоровлением народного хозяйства как с помощью монетарных, так и с помощью фискальных средств. Из его выступления я понял все… кроме слов «монетарные и фискальные». Счастье, что отец работал в банке, но несчастьем было видеть, как он схватился за голову со словами: «И с такими познаниями в финансах ты работаешь экономическим обозревателем?!» Сейчас я хорошо знаю, что такое монетарные и фискальные средства.

Не забывайте, что при всем этом я тогда еще вел религиозный образ жизни и не работал по субботам, а это означало, что после пятничных пресс-конференций надо было успеть добежать (машин не было) до редакции, написать колонку и сдать ее дежурному редактору. В общем, я разрывался на части. Домой возвращался поздней ночью и уходил рано утром. Моя супруга в это время училась на юридическом факультете университета и работала секретаршей в школе.