– Спрошу у монахов, нет ли у них каких-нибудь трав, – предложил Готфрид. Он вышел на улицу. Под навесом стрельцы привязывали своих коней, а Филипп пристраивал повозку. – Филипп, – позвал его Готфрид, – кликни кого-нибудь из монахов или послушника позови.

В это время Петр, стараясь не причинять мук, усадил помяса на лавку, прислонив его к стене. От притупившейся боли стоны мужика превратились в продолжительные выдохи со свистом.

– Вот, смотри, – сказал Петр Готфриду, когда тот вошел в келью, – видишь, кость ушла в грудную клетку, а ключица встала дыбом, как птица перед взлетом. Когда я его посадил, мне показалось, что стоны его ослабли.

– Мой друг, вспомни, сколько часов мы ехали, и все это время он стонал, рыдал и кричал. Теперь у него на это просто нет сил. А боль, я думаю, какая была, такая и осталась. Я согласен с тобой: главное, от чего он страдает, это от вывернутых суставов. Если их правильно вправить, то ему сразу станет легче, и он, возможно, уснет. Утром можно будет приготовить декокт и смазать им все больные места. Если, конечно, в монастыре найдется хоть немного хлебного вина и меда.

В этот момент в келью вошел послушник.

– Звали? – спросил он.

– Скажи нам, есть ли в монастыре какие-нибудь лекарственные травы, мед и хлебное вино?..

– Нет, господине, это киновия, в общежительных монастырях вина не бывает.

– А веревка есть? – спросил Петр.

– Веревка и мед есть. Сейчас принесу.

– Зачем тебе веревка? – спросил Готфрид, когда послушник ушел.

– Привязать его руки к телу. Помню, когда Никодима изломали на дыбе, то после того, как палач вправил ему суставы, он веревкой примотал ему руки к туловищу, чтобы они опять не выскочили. И Никодиму стало легче.

– А ты уже вправлял суставы кому-нибудь?

– Нет, но видел, как это делал доктор Келлерман. Однажды с разрешения думного дьяка Разбойного приказа доктор проводил урок анатомии в застенке. Пытали какого-то татя, который промышлял на дорогах разбоем. Там я и увидел впервые, как пытают воров. Страшное зрелище! Помню, когда палач снял с дыбы татя и усадил на лавку, у того руки висели как плети. Он шевелил пальцами, а поднять рук не мог. Доктор Келлерман подошел к татю, подвигал его руку, показал нам сначала, где должна находиться плечевая кость, а потом – где она сейчас находится. Ужас! Кость сместилась почти под горло, а плечи стали совсем маленькими. Потом он попросил двух помощников палача помочь ему. Сказал, чтобы взяли стоявшую в углу толстую жердь в сажень длиной и заложили ее в подмышку вывихнутой руки. Когда они это сделали, он двумя руками ухватился за руку преступника, а помощникам сказал, чтобы они жердь тянули вверх. Через некоторое время мы услышали хруст, и рука несчастного встала на место.

– Неужто лиходей даже не вскрикнул? Ему что, не было больно? – удивился Готфрид.

– Нет, сначала он кричал, а когда ему и вторую руку вправили, уже был мертв.

– А зачем мертвому надо было вправлять суставы?

– Мне кажется, доктор Келлерман просто хотел нам показать, как нужно это делать. Правда, когда мы уходили из застенка, палач хмыкнул нам вслед и произнес, что если бы он так казнил или пытал людей, как доктор вправляет суставы, то тать умер бы через минуту и не успел бы ничего рассказать судье. Никодиму, например, сам палач суставы вправлял, и он остался жив. Буду пробовать, все равно надо что-то делать, – сказал Петр.

– Согласен, – задумчиво ответил Готфрид, – что-то делать надо.

– Офонасий, – чуть тронув мужика за плечо, позвал Петр, – где у тебя больше всего болит? – Мужик от слов Петра только сморщился как от сильной боли и застонал.