– Ты права, – отвечает он. – Тёмные места в прошлом могут омрачить настоящее и запятнать будущее.

«Хорошо сказано», – думаю и слушаю дальше.

– Она стала оставаться у меня, и мы решили, что дело идёт к свадьбе. Пока однажды она не пропала на неделю.

– Как это? – удивляюсь я.

– Не пришла ко мне, не отвечала на звонки. Её подруга сказала, что не знает, куда она подевалась. То есть сообщила, мол, меня не будет некоторое время, и всё.

– Ты звонил её родителям?

– Это сделала подруга. Они сказали: уехала к родне.

– Странно как-то.

– Да, очень. Всё выяснилось через пару недель. Она позвонила, предложила встретиться. Мы увиделись в кафе в центре. Там я услышал, что моя девушка уезжала не к родне, а затем, чтобы сделать аборт.

– Господи… – выдыхаю я, прикрыв рот ладонью.

– Самое поразительное в другом. Когда мы только начали встречаться, она сказала, что бесплодна. Серьёзно заболела в детстве, и это отразилось на детородных органах. Пришлось сделать ампутацию матки.

– Гистерэктомию, – машинально перевожу на медицинский язык.

– Да.

«В крайне редких случаях наблюдается «ранняя» внематочная беременность после гистерэктомии. Случается, что женщина фактически не подозревает о беременности до процедуры удаления матки. «Поздняя» внематочная беременность встречается, когда женщина перенесла частичную гистерэктомию, и остались нетронутыми яичники», – вспоминаю строчки из учебника. Хочется сказать об этом Борису, но останавливаюсь. Ни к чему.

– Получается, она тебе в любом случае лгала?

– Видимо, да. В любом случае, после этого мы расстались.

– Ты так захотел?

– Она. Сказала, что…

Борис вздыхает.

– …Что этот ребёнок был не от меня, в общем.

Мы снова едем в тишине.

– Прости, что затронула эту тему, – произношу тихо.

– Всё в порядке. А ты знаешь, я всегда хотел детей, – вдруг улыбается Борис. – Троих.

– Это почему? – моё настроение тоже поднимается.

– Два ребёнка – это повторение самих себя, а три – уже шаг в будущее, – и мой спутник добродушно смеётся.

Он высадил меня возле подъезда. Открыл дверь, помог выйти, а когда я оказалась вне машины, неожиданно обнял, крепко прижал к себе и поцеловал так сладко, что голова моя улетела в облака.

«Вот, теперь губы припухли. Нельзя столько целоваться. Прямо как студенты, честное слово!» – думаю, а сама улыбаюсь. Потом спешу встать с постели, надо спешить на работу. Стараюсь гнать прочь мысли о депутате Мураховском и главвраче Гранине. Есть ощущение, что в моей жизни начинается какой-то новый, очень светлый и добрый, период.

***

Первые, с кем мне приходится общаться в кабинете сразу после пятиминутки, – двое следователей. Они пришли узнать о повреждениях, пережитых той старушкой, жертвой насильника. Один из них – Клим Андреевич Багрицкий, капитан из районного управления Следственного комитета РФ по Санкт-Петербургу. Тот самый, который вёл (или ведёт?) дело о нападении на Романа Шварца.

– Перелом носа и лодыжки, множественные ссадины и ушибы, следы от пластыря на лице, вагинальное проникновение, возможно инородным телом, – перечисляю вслух.

– Что-то ещё? – интересуется Клим Андреевич.

– Да. На ней красным фломастером написали «Тварь».

Офицеры переглядываются.

– Это вам о чём-то говорит? – спрашиваю, поскольку возникло ощущение, будто подобное им знакомо.

– Возможно, – уклончиво отвечает Багрицкий. – Её травмы соответствуют её версии?

– Вы что, полагаете, она это выдумала?

– Пострадавшие иногда ошибаются, поскольку находятся в изменённом сознании, – замечает коллега Клима Андреевича, – симпатичная молодая женщина лет 35-ти.

– Да, трудно делать записи, когда тебя бьют и насилуют, – говорю в ответ.