На лестнице появился молодой джентльмен, его светлые волосы были стянуты сзади тонкой красной лентой, а щеки разрумянились от холода. На одежде налипло немало снега, который он усердно смахивал.

– Он не придет, – объявил Чарльз Грант, тот самый юноша, что принес нам приглашение на аукцион Каспиана.

Он взял со стола нетронутый стакан с виски и отошел в угол, поближе к огню, но подальше от окна.

На лице Каспиана мелькнуло раздражение.

– Вообще не придет? Или он предпочел бы выбрать другой день?

– Вообще не придет. – Грант держал стакан у губ, отчего его голос звучал неестественно. – А еще он был очень груб.

– Что же… – Каспиан явно расстроился, но взял себя в руки. – Пора представить нашу ведьму.

Пока Каспиан снимал маску со штормовички, я бросил быстрый взгляд на Димери. Невозможно было понять выражение его лица: ни раздражения, ни разочарования, только несколько морщинок в углах глаз. Возможно… озадаченность?

Когда убрали кляп, штормовичка закашлялась. Каспиан сделал шаг назад, начав заряжать пистолет, и сказал:

– Это Мэри. Дорогая, спой для нас что-нибудь… понежнее. – Он взвел курок пистолета и направил ствол на голову девушки. – Простой демонстрации будет достаточно.

Из-за кляпа ее подбородок покраснел. Она задержала взгляд на направленном на нее дуле пистолета, а затем стала разглядывать каждого из нас с таким выражением, что я сразу понял, как выгляжу среди этого сборища преступников. Как будто я – один из них.

За ее негодованием скрывался страх, и я напомнил себе слова Слейдера. С нами ей будет безопаснее всего. Димери был пиратом. Рэндальф – всего лишь контрабандист, но, судя по тому, как он ухмылялся, его компания была бы немногим лучше.

– Горе – это раз, счастье – это два, – запела Мэри.

Ее голос был низким и мягким, не властным, а располагающим к себе. Ветер за окнами постепенно стихал, снег мягко опускался на землю. Солнце пробилось сквозь облака, яркие радужные лучи падали на воду между припорошенными снегом кораблями.

Трепет охватил меня. Ее голос утихомирил не только ветер. Он убаюкал видящего внутри, и ко мне вернулось ощущение… цельности. Я словно пробудился и ожил, чего не испытывал уже много лет.

Логика подсказывала, что это всего лишь игра моего воображения, но пока я не собирался слушать ее циничный голос. Я наблюдал, как плывут белые хлопья, пойманные где-то за пределами времени, и позволил себе расслабиться.

Штормовичка продолжала:

– На три кто-то умрет, родится на четыре…

Каспиан огляделся, совершенно довольный. Голос Мэри затих, и Рябой вставил ей кляп обратно. Снова поднялся ветер, и солнце быстро скрылось за тучами, но в силе Мэри не было никаких сомнений.

А я? Невесть откуда взявшаяся тоска пронзила грудь, сдавила легкие, совсем как Мэри приглушила ветер снаружи. Больше всего на свете я хотел снова услышать ее голос. Увидеть, как солнце пробивается сквозь облака, а снежинки кружатся в такт ее колдовской песне. Ощутить эту силу. Этот покой – воображаемый или реальный.

Тишину нарушил голос Каспиана:

– Мистер Россер, может, нам стоит подождать, пока ваша спутница вернется?

– Подождать? – повторил я, все еще находясь в прострации. – Нет, не стоит.

Каспиан посмотрел на меня, потом кивнул:

– Тогда давайте начнем с тысячи пятисот солемов.

– Пятьсот, – сказал Рэндальф, задирая нос. – Она кажется мне необученной. Утихомирить бриз и вызвать бурю – это одно. Рассеять шторм и поддерживать попутный ветер все время путешествия – совсем другое.

Каспиан посмотрел на Димери.

Пират небрежно скрестил руки на груди.

– Тысяча пятьсот, – произнес он.

Теперь Каспиан перевел взгляд на меня.