Остаемся только мы с Исаевым...Мои дрожащие руки и его...теплые, огненные даже, опускающиеся на маленькие ладошки, полностью обхватывая их. Я изо всех стараюсь не задохнуться и дышу так, словно пробежала марафон. Внутри что-то жжет.

—Облачко, тебя надо хватать и бежать куда подальше, чтобы никто не увидел и не посмел тронуть.

Богдан так запредельно зло это произносит, что волосы на затылке медленно встают дыбом. Зло и одновременно одержимо.

А потом просто берет и тянет мои руки на себя, умещая мою дрожащую фигуру между своих ног. Кожа опаляется прикосновением к высоковольтной линии, разнося по телу слабые импульсы. Пальцы дрожат.

Разве это нормальная реакция на прикосновение незнакомца? Пусть даже мы и не совсем незнакомцы, по крайней мере, в нем теперь течет моя кровь.

Почему от осознания этого простого факта тело захватывает трепет, пронзая кожу иголочками?

Он для меня —Слишком.

Слишком-слишком.

Но сил оттолкнуть сейчас нет.

БОГДАН

Меня бесит, как на нее смотрят мои парни, и я как бы понимаю, что по факту у меня должно быть ноль претензий. Сначала надо заявлять права и показывать, кто тут папочка, а потом уже пиздить за косые взгляды.

Но что поделать, если заявить-то ей я заявил, но требовать что-то пока не могу. Смотрю на ее смущенное личико и обтекаю, потому что сейчас бы ляпнуть что-то такое, чтобы все поняли, а я молчу, взглядом ее сжираю.

Внутри все полыхает, а в штанах и подавно вечный пожар. Парни может и вопрос зададут, какого хера, блять?

Действительно! Со стороны смотрится совсем не по-пацански! Но что поделать, если я смотрю на Яночку и хочу. УУУ пока что вою на Луну. Мысленно отвесив себе парочку оплеух, стекаю взглядом по ее верхним девяноста, хотя я уверен, что там все девяносто пять, ух.

И на нижние девяноста. Она такая фигуристая, но не толстая и ни в коем случае не тощая. Все как надо мне.

Берешь в руки и имеешь вещь…У меня так бабушка всегда говорила.

Яночка, ну же, посмотри на меня. Неловко ей, даже немного неудобно, явно не в своей тарелке, но не бежит сломя голову. Воспитанная и робкая. Такая должна детей рожать, с такой не гулять…

По-другому с ней надо, да. По-другому. Я снова и снова возвращаюсь к этой мысли, пытаясь заставить член лечь обратно, ну хотя бы встать обратно.

Только кидаюсь на парней, а они-то что? Они ничего, в отличие от меня…Будь я на их месте, не зная свое Кудрявое Облачко, может и похлеще бы себя вел. Хотя…я-то всегда похлеще себя веду, как со своей расстался.

Иногда даже не веду, сразу задираю юбку, а мне и рады, потому что бабы на меня падки. Я вроде как ничего получился у мамы, а тело доработал сам.

Я бы и тут задрал юбку, черт, но вместо этого бьюсь себя по рукам и думаю, как правильно.

Когда Кудряшка подходит ко мне и что-то явно пытается сделать по своему медицинскому списку, все мысли у меня окончательно из головы выдуваются, они под напором пульсирующей в организме крови смываются. Вот это вставляет же меня, я вам кричу.

—Облачко, тебя надо хватать и бежать куда подальше, чтобы никто не увидел и не посмел тронуть.

Хватаю ее и, не обращая внимания на боль, прижимаю к себе так крепко, что от спазмов в груди начинает кружится голова. Вот такие у меня они легкие. Плевать.

Так сразу классно становится — в вопросах нервных колебаний уж точно, она на меня как узбагоин действует, так бы и протерся лицом по груди, но мне ведь прилетит по младшенькому сразу. Забуду, как зовут уж точно — в этом я уверен.

Ее сбивчивое дыхание обжигает мне кожу, но я от удовольствия прикрываю глаза, не позволяя себе спуститься руками ниже к манящим ягодицам. Хочется и колется, и яйца еще пригодятся. Вот почему я помалкиваю и держу ее, лишь мысленно прокручивая все то, что сделал бы с ней сейчас.