В этот момент заверещал внутренний селектор. Амир подскочил к столу, торопясь скорее выяснить кто звонит и выйти встречать прессу. Не успел он поднести трубку к уху, как в нее раздался нервный голос шефа:

– Амир, ты уже впустил к себе журналистов?

– Нет, они только к КПП подъехали…

– Немедленно! Беги и разворачивай их восвояси. Вам только что присвоили статус сверхсекретного военного объекта! И не спрашивай меня. Сам не понимаю, что происходит, тьма с ними! Но если снимут хоть кадр, мы с тобой первые под трибунал пойдем.

– Понял!

Интендант выскочил на улицу. Ворота уже были открыты и в них показался белый нос большого наземного автобуса. Добежать он не успевал. «Вот идиот! Рация!»

«Не впускать никого на территорию! Закрыть ворота!» –  рявкнул он в трубку и потом уже помчался к КПП.

А в другой части двора за плацем Габриэлла шла в прачечную с огромной корзиной грязного белья. Руки ныли, поэтому в какой-то момент она поставила свою ношу на землю и, тяжело дыша, встала в чуть теплый луч солнца – не частый соратник сурового островного лета. Мимо шла Лора. Она тоже остановилась и с улыбкой сказала:

– Би, ты прямо как кошка!

Обе засмеялись.

– Да я ухожу, ухожу – Габриэлла подхватила корзину и уже разворачивалась, когда боковым зрением выхватила огромный автобус, показавшийся у центрального КПП.

– Лора, смотрите. Неужели так много арестанток разом привезли?

– Да помилуй нас Бог всех Богов, Би! Смерти что ли моей хочешь? Это журналисты. Амир вчера совещание проводил расширенное, всем указания раздавал. Фильм они там что ли про лагеря снимают. Даже до нас вон добрались…

Медсестра еще что-то говорила, но Габриэлла уже не слышала. Сердце ее зашлось в бешеном ритме, в ушах зашумело. Отбросив корзину, она ринулась к воротам. Мысли вспышками мелькали в сознании. «Корреспонденты меня узнают» «Новости моментально облетят весь мир!» «Тогда меня не посмеют уничтожить, только не на глазах у всех…» Плац показался ей огромным, а ноги невообразимо тяжелыми, будто она пыталась бежать по пояс в воде, в боку кололо. Заметив суету на КПП, она сорвала с головы косынку и ускорилась настолько, насколько могла. Легкие горели огнем.  С противоположной стороны почти с такой же прытью к автобусу бежал начальник лагеря. Нет, нет… Он не разрешил им заехать! Закрывает ворота!

«Стойте! Стойте!» – громко, на международном языке закричала она. Но никто не обратил на ее вопли внимания. Затворы загудели.

Интендант с облегчением привалился к воротам. Успели!

– Чего она там кричит? – старшая надзирательница Дерна, которая должна была встречать гостей вместе с начальником, обратила внимание на бегущую арестантку.

Амир удивленно посмотрел на Габриэллу, наконец остановившуюся у КПП. Глаза ее лихорадочно блестели, лицо блестело не то от пота, не то от слез. Едва дыша, она хрипло уже на каймиарском спросила:

– Это были журналисты? Правда были журналисты?

– А ты что, 320-я, интервью хотела дать? – Дерна надреснуто захихикала. Ее поддержали двое молодых дежурных.

Амир не рассмеялся вместе с ними. Шагнув к ней навстречу, он спросил:

– Что вы хотели?

Габриэлла с тоской посмотрела на глухие ворота. Было ясно, что автобус уже успел развернуться и отъехать от лагеря.

– Почему вы их не впустили? – она смерила его полным отвращения взглядом.

– Лагерю только что присвоили статус сверхсекретного военного объекта. Потому и не впустил. А теперь идите и займитесь своими делами. Ясно? – и без того перенервничав, Амир не собирался отчитываться еще и перед арестанткой.

Габриэлла развернулась и медленно, под гогот конвойных, пошла в сторону прачечных. Ее идеально ровная спина не потеряла своей стати даже от тяжелой лагерной жизни. Присев над корзиной, она собрала разлетевшееся белье и понесла его в стирку. А коричневая косынка так и осталась лежать сиротливым комком посреди платца.