– Не сочтите за грубость, господин Амир, – начала надзирательница. – Но возможно вы не очень понимаете, с кем нам всем приходится иметь дело. Здесь собраны не какие-нибудь дамы высшего света. А настоящие преступницы. Эти женщины воровали, обманывали мужей, варили и продавали запрещенные препараты, некоторые даже убивали. Их жизнь здесь – расплата за грехи. И она не должна быть сытой и довольной.

Амир внимательно посмотрел в лицо своей подчиненной:

– Я помню, с кем имею дело. Но вашу позицию не разделяю. Эти женщины уже и так наказаны несвободой, невозможностью видеться с близкими, суровым бытом. Нельзя их ставить в еще более бесчеловечные условия. Мы ведь с вами люди, а людям необходимо сострадать друг другу. Поэтому пока я руковожу лагерем, здесь все будет двигаться в сторону улучшения условий содержания арестанток. А за грехи, как вы выразились, пусть каждого карает Бог всех Богов. На этом у меня все. Спасибо. Можете идти.

***

Начальство приняло план Амира, только при условии, что его проект не потребует дополнительного финансирования. Интенданта это вполне устраивало. По документам все девять лошадей, купленных Курумом, принадлежали системе, а не ему лично. «Удивительный человек. Неужели он рассчитывал оставаться на своем посту всю жизнь?»  Но поскольку этого не случилось, его преемник, долго не раздумывая, продал пять лучших коней. А на вырученные деньги приобрел целый скотный двор: четырех коров, двух свиней, одна из которых должна была вот-вот опороситься, и целый выводок потешных суетливых кур.

У обитательниц лагеря появились новые обязанности: уход за животными. И каша на молоке по утрам …

Амир на этом не остановился и продолжил отправлять доклады в центр, рассказывая о бедственном положении его подопечных. Еще спустя месяц он добился небольшого дополнительного финансирования на закупку рыбы и других морепродуктов у рыбаков в селениях, которые жались к скалам на побережье острова.

Вся эта активность, вместе с привлекательной внешностью и сдержанностью поведения, превратила его в настоящего героя в глазах арестанток.

Даже Габриэлла нет-нет, но забывала об осторожности и украдкой, с любопытством наблюдала за интендантом. После того короткого тревожного разговора в бараке, он ни разу не заговорил с ней. А сама она старалась держаться от начальства подальше. У нее была другая забота. Дерна, единственная из надзирательниц, с большой подозрительностью следила за тем, как в свободное время утром и вечером 320-я бегает в «домик». Другим хватало объяснения, что арестантка просто помогает Дивал с детьми по собственной инициативе. Но только не Дерне.

Как-то вечером уже около барака она перегородила ей дорогу и схватила за локоть.

– Куда это ты шастаешь перед отбоем, а? – грубые пальцы все сильнее сжимали тонкую руку арестантки.

– Я в туалет ходила, – соврала Би.

Дерна нависла над ней и не ослабляя болезненной хватки, дернула ее к себе.

– Врешь. И Дивал врет, покрывает тебя. Но не надейся, рано или поздно я выясню, почему ты так воспылала любовью к этим слюнявым ублюдкам, – она оттолкнула ее. – В барак! Чтобы я тебя не видела до утра на территории!

В ту ночь Габриэлла долго не могла заснуть. Надзирательница напугала ее не на шутку. Все еще ноющая рука только усиливала тревогу. Что будет, если Дерна выяснит и доложит Амиру? Он залезет в ее дело и не найдет там никаких записей о ребенке. А если обновит ее данные, их с Илиасом дни будут сочтены. «Боги! Умоляю! Укройте меня и сына! Не оставьте! Virtu viva, miabitu rondo…»

***

«Войдите!», – Амир перевел взгляд от монитора с отчетом на дверь. После робкого стука на пороге появилась одна из арестанток, с подносом, накрытым пестрой салфеткой.