– Что болят ноги-то? Мучает болезнь проклятая?

– Да, не отпускает, особливо по ночам. Спать не могу.

Иван Васильевич сочувственно покачал головой.

– Лекаря итальянского сам папа обещал прислать, прослышал он о твоих хворях, Софьюшка ему о том доложила. Даст Бог вылечит твой недуг. Итальянцы – лекари искусные. Что-то послы из Польши зачастили в столицу нашу. По тому, что вокруг Руси деется, войны с Литвой не избежать.

– А кто ныне посол-то польский?

– Князь Мосальский Тимофей – посол короля польского и великого князя литовского Казимира со Смоленщины, литовец он.

– Ты иди, Ванюша, в хоромы свои, приляг. Что мучить-то себя? Пущай Елена Стефановна травы какой-нибудь приложит к ногам твоим. Лекарь прибудет от папы, авось вылечит твои ноги. Иди, сынок, иди, лечись. А послов, этих поутру примем, подождут они.

Благодарно кивнув отцу за сочувствие, испытывая сильную ломоту в ногах, изнывая от боли, которая заставляла ни о чём более думать, Иван Иванович направился к колымаге, которая ждала его возле крыльца.

Лошади быстро доставили его к терему жены. Вышел с трудом из повозки, опираясь на палку, с трудом поднялся на крыльцо, потянул за дверь.

В просторной горнице он увидел Алёну и жену свою Елену. Рядом на скамье сидела нянька с маленьким Димитрием на руках. Елена вскочила и радостно бросилась ему навстречу.

– Сынок, наш тату рано ныне вернулся! – говорила она маленькому сыну, подходя к мужу и с беспокойством глядя на него.

– А у нас Олёнушка гостюет. Митеньку нашего пришла навестить. Детей малых зело любит, самой только десять лет, а уже такого же хочет иметь, – говорила, смеясь, Елена.

Иван Иванович скупо улыбнулся, ноги пекли, словно были засунуты в раскалённую печь. Приветливо кивнул Алёне.

– Как живётся сестрёнка? Давненько не видел тебя.

– Я навещаю Митеньку, но тебя, Иванушка, всё нету дома.

– Дела государевы дома сидеть не позволяют. Соправитель я батюшке нашему, ведомо тобе сие? А ты всё более на батю нашего походить стала, такая же тощенькая и длинненькая, – улыбнулся он и поморщился от боли.

– Что, Иванушка, болят ноги, не проходят?

Алёна подошла ближе к Ивану, заглядывая ему сочувственно в глаза, промолвила:

– А хочешь я Миланью – няню свою попрошу тебе травки подобрать нужные, она в этом разбирается, меня она всегда лечит, потому и расту хорошо, тебе до плеч скоро буду.

Она, подойдя вплотную к сводному брату, перенесла свою детскую ладошку от своей головы к его груди.

– Видишь я уже какая?

– Вижу, вижу. Скоро будешь, как та берёза, что за окном, косицами своими по кровле нашей мести, яко метла, – шутил Иван. – Пойду, прилягу, стоять невмоготу. А ты, Алёнка, приходи чаще, наш Митенька тебя любит. Пряниками тебя в этих хоромах уже угощали?

– Да, и пряниками и черносливом в меду, – отозвалась Алёна, возвращаясь к малышу. – Тату гутарил, что дохтор к тебе из Рима едет. Обязательно вылечит ноги твои. Я уже по-итальянски добре разумею, могу ему о твоих хворях всё объяснять, – сообщила она.

– Добре, так и сделаем, – согласился, улыбаясь, Иван, направляясь в сопровождении жены в опочивальню.

– Только в Олёнке чую нашу родную кровь, остальные дети Софии чужды мне. А сама София – вражья сила, козни и интриги плетёт при дворе нашем. Шпионка папская в нашем стане, – делился Иван Иванович своими мыслями, вступив в опочивальню и укладываясь в постель с помощью жены.

Посла приняли по утру. В грамоте, что он передал от короля Казимира, писалось:

«…такого зла и кривды, что ты творишь, от предков твоих не было. Ты вступаешь в наши земли, посылая наместников своих. Они города захватывали. Бояр и боярынь с их челядью в плен увели, около восьми тысяч человек. На украинских вотчинах моих и на остальных вотчинах забирали в полон: людей, коней, живность разную, деньги и добро – остальное сжигали. Убитых, раненных, повешенных – числа нет. А творят всё это люди Фёдора Бельского. С твоего ли это ведома? Ежели нет, повели казнить виновных, полонян отпустить, добро отдать, и чтоб вперёд этого не было».