— Какая удача, — густой, низкий голос глушит звуки, проникает точно в голову, — наконец-то я нашел тебя, Джул.

Я молчу, пытаясь собраться с мыслями. От диссонанса прошибает до костей, звук собственного имени на его губах узлом завязывает сердце, и мне становится тяжело дышать. Бросает в холодный пот, истерика подкатывает к горлу — я не верю своим глазам. Столько раз представляла, как встречусь с ним случайно в каком-нибудь торговом центре, залеплю пощечину, вымещу, наконец, всю ярость, что клокочет в груди уже который год.

Но я ни черта не делаю, потому что не могу. Как-то механически вгоняю ногти под кожу, пытаясь привести себя в чувства, завожу ногу назад, чтобы отвернуться, дать деру и забиться в какой-нибудь угол, скуля раненым животным. Мне так больно видеть эти красивые, обсидиановые глаза, эту улыбку, это лицо, возмужавшее и потерявшее прежнюю мягкость, что немеют губы, краснеют веки, щиплет обида, без предупреждения вонзающаяся десятками мелких иголок.

— Джул? — он вскидывает брови, видимо, не ожидая такой скупой реакции.

В то время как я прилагаю все силы просто для того, чтобы устоять. Жив, здоров, судя по всему, успешен.

Значит, не зря меня оставил? Теперь доволен своей жизнью?

Я хочу кинуть эти вопросы ему в лицо, однако мне страшно услышать ответ. К нему подходят трое мужчин в рабочей форме, протягивают несколько папок, и я без сомнений пользуюсь тем, что он отвлекся. Отворачиваюсь, цепляю глазами лифт, на котором мы приехали, и медленно иду к нему. Остатки гордости крошатся под ногами, ладонь тянется к кнопке вызова, двери распахиваются, приглашая внутрь, но я не успеваю даже зайти.

Меня буквально цепями обвивают сильные руки, дергают в сторону и впечатывают в крепкую, мощную грудь. Горячее дыхание обжигает щеку, тихий шепот ласкает слух:

— Я так долго тебя искал, а ты убегаешь, как от прокаженного?

Раздирает от противоречивых чувств, хочется одновременно и застыть в этом мгновении и испариться, чтобы никогда не узнавать, какова на вкус близость его тела. Жесткого, напряженного, почти каменного, что не сдвинешь.

— А зачем искал? Мог не утруждаться.

Шумный выдох щекочет затылок, и я веду плечами, пытаясь отойти, но напрасно — его пальцы впиваются до синяков, и прежде, чем я успеваю поймать момент, он подставляет ногу, останавливая закрывающиеся двери лифта, и вталкивает нас обоих внутрь. Жмет на кнопку, разворачивает к себе лицом, уже более спокойно дотрагивается до подбородка, однако это спокойствие напускное, ведь глаза выдают.

Жадно изучают.

— Ты стала такой... — наклоняется и носом ведет по щеке, будоража прерывистым дыханием, — блядь, у меня слов нет. Как с картинки, с ног сшибаешь.

— Насмотрелся? — холодно интересуюсь, прилагая титанические усилия для того, чтобы голос не дрогнул. Как магнитом тянет, и гори всё синим пламенем, но наравне с тоской гложет обида, душу выворачивает. — Отпусти.

— Не могу, — как помешанный шепчет.

Какой же лицемер…

— Почему? — кривлю губы в ухмылке. — Семь лет назад же получилось.

Кадык нервно дергается, глаза темнеют — в них читается напряжение. Мужчина сжимает челюсти, отчего на его щеках проявляются желваки, и хрипло цедит, не ослабляя хватку:

— Об этом хочешь поговорить? Серьезно?

— На правду не обижаются, Тео.

Он злится, а у меня пульс стучит в висках, причем с такой силой, что за ударами не расслышать трель лифта. Здесь душно, жарко, пахнет черным перцем с имбирем — от его кожи, от того, что я утыкаюсь ему в шею, когда Тео обеими ладонями прижимает меня к себе, выводя в коридор.

— Поговорим в другом месте, — не оставляет выбора и тащит за собой.