Трюг, при всех своих мозговёртных умениях и патологической гениальности, характером ещё больший мальчишка, чем я. Или лучше сказать «девчонка»? Говорит, в детстве, лет этак до пятнадцати, его наряжали в короткие платья с кружевными панталончиками: пока дедуле Хьяру не стало западло играть в отцы-матери из-за игры совсем иных гормонов. В общем, мне на днях исполняется восемнадцать, Трюгу давно перевалило за сотню, а иногда гонит такой наив, что прям уши обвисают вялыми лоскутками. Судьбоносная роль, санитары Вселенной, правая рука света и левая рука тьмы и далее по списку. Это при том, что после посвящения он едва дотронулся до полусотни смертников.

А что мы так долго живём, потому что заимствуем чужое, – об этом все семейные члены молчок молчком. Ты времени заложник у вечности в плену. Жизненная сила, которую дирги отбирают у наших страдальцев, очень даже конкретно переходит к ним самим. Дед бы сказал «страдников» и «без изъятья», мама фыркнула бы на мою «хилософию», сказав, что это ненаучно. Различная прочность клеточных оболочек, иное строение ядра, немного другой геном. (Другой в самом главном, между прочим.) Добавила бы нечто про сосуществование, искупление, свободный выбор и такую-сякую лабуду.

Но факт остаётся тем же фактом. До совершеннолетия никто из диргов не причащается чужой крови – но хиляет по городскому асфальту и сельской грунтовке самым распрекрасным образом. Растёт и мужает, как бурьян в перегное. Возможно, пользуется теми калориями, что накоплены предками, а может быть и нет. Но вот когда произойдет это самое – мигом перестаёт меняться. Двуногий консерв. Прекрасный духом и телом зомбак. Как-то не очень это вызывает симпатии, верно?

По крайней мере у меня.

Не слыхала ни об одном дирге, у которого бы получилось самовыпилиться из реальности. Который хотя бы попробовал. (Не слыхала – значит, нету или как?)

Я хочу быть первой. Эксперимент – святое дело. Не принимать лекарств, продлевающих жизнь, плавно скользить в зрелость, старость и дряхлоту. По меркам человеков – это не суицид, а совершенно естественный процесс. Только когда вы заболеете, вы оцените здоровый образ жизни. Лишь когда умрёте, можно будет стопроцентно догадаться, что вы жили. Большинство людей прозябает с отчётливым ощущением, что окружающее до смерти им надоело. Я вот-вот присоединюсь к большинству. Наши вечные старцы – такие зануды! Ждать, пока тебе исполнится двадцать лет, а до того – губки в ниточку, ротик – на молнию, зубки на полке, язык на привязи.

Кстати, а экстремальный спорт: гонки под косым парусом, боевые искусства, историческое фехтование, альпинизм, дайвинг, бобслей, паркур. Это поправка здоровья или самоубийственная склонность? Кто скажет?

Наша отважная церковь считает, что последнее. Надо бы уточнить у тех из них, кто попроще, – мне всё такое очень даже нравится. Самое главное, в похожих науках я преуспеваю, в отличие от классических.

Вот только беда: при общении с себе подобными у меня вечные проблемы. Похоже, я типичный интроверт. С людьми обхожусь проще простого: безответственный трёп меня не грузит. Вливается-выливается без натуги и особых проблем. А что такого? В Стекольне и окрестностях десятилетнее среднее обалдевание носит статус закона. Преступишь – нехило поплатишься. И хотя дирги легко умеют откосить – здоровье там или напротив, гениальность и по причине всего этого нужда в частных уроках – но нельзя же это делать всякий раз. Конспирация. Тем более что резко выделяюсь на среднестатистическом фоне: рост метр восемьдесят пять без шпилек сорок второго размера, румянец во всю щеку так и полыхает, кровь с молоком, как говорится. И резко белые, даже не белокурые, патлы. Хваталки тоже не лезут ни в одни рукавицы: раньше я пялила мужские, а чтобы не болтались на костях и не рвались поверху, дырявила заранее и ушивала. Потом до меня допёрло, что проще сшить на заказ или научиться кроить-вязать самой. Ничего, я ж юный гений!