Та же ванная, та же раковина, табуреточки только не хватает. Мила чистит зубы и болтает с отцом через открытую дверь – у них всегда были легкие, доверительные отношения – и вдруг слышит, как малыш заплакал. Она бежит к нему, а воду в кране оставляет открытой… Тот же строгий колючий возглас матери: «Тебя что, мы в детстве не научили кран закрывать?»

Мила с плачущим малышом на руках, прячет те же, как в детстве предательские слёзы, утыкается в кофточку сына: «Тише, тише, родной, мама с тобой», – еле унимая дрожащий голос, твердит Мила то ли сыну, то ли самой себе.

Это же было сто лет назад, я уже давным-давно всё это забыла, всё простила… Неужели нет?

Мила невольно провела рукой по сухой щеке, и вспомнила, сколько раз уже она сама делала замечания мужу, который вот также, как сейчас их дочь, мог лить воду часами…

Когда Макс вернётся, я больше никогда не буду мешать своему самодостаточному мужу лить столько воды из крана, сколько он только пожелает, и замечаний ему, проваливаясь в своё детство, превращаясь из его жены в его маму, я тоже делать больше ни за что не стану.

Мила с нежностью и любовью посмотрела на спину дочери и вдруг неожиданно для самой себя просияла улыбкой. Как же это здорово – слышать и понимать!

– Ну че ты улыбаешься – в этом нет совсем ничего смешного! – уже, видимо, в который раз повторяла Юля.

– Да, только я открыла для себя силу слуха, как тут же не слышу собственного ребенка, – подумала Мила и вернулась в реальность.

– Я поражаюсь твоей отрешённости, ты словно не живёшь, а витаешь в каком-то только своём, закрытом от других мире, – строго выговаривала дочь. – Тебе словно всё равно, что папа уехал, ну и че, – в который раз уже Юля повторила это «че», – ты, наверное, даже рада… А ты не боишься, что он не вернётся?! – жёстко выпалила дочь и громко хрустнула яблоком, выходя с кухни.

– Кстати, про свои детские фотографии, если тебе, конечно, интересно, я узнала у папы – мы с ним всё время на связи, – язвительно прокричала Юля уже по пути в свою комнату.

Мила вздрогнула и от резкого голоса, и от показавшегося ей символичным яблочного хруста и главное – от предположения дочери, что Макс может не вернуться…

То, что принято считать интуицией или, скорее, чутьём, неприятно сжалось внутри Милы, и какой-то чужой ледяной страх сковал её, казалось, только что немного прояснившееся сознание.

– Может, Лиля права? – ни с того, ни с сего вдруг подумала Мила. – И мне действительно стоит сходить к гадалке… Моя интуиция вряд ли подскажет мне что-то стоящее.

Дни шли, Мила вслушивалась в пространство вокруг и внутри себя, телефон кричал по работе и молчал по личному, даже Юлины зайцы попрятались за дубами и сидели там тихо.

Пространство внутри Милы стонало и скрипело от мыслей, воспоминаний, откровений, ассоциаций, прилетающих под натиском открывшихся окружающих звуков.

А ещё пространство вокруг постоянно подсовывало Миле гадания – она и не предполагала, что все люди сейчас только и делают, что гадают или, по-модному, консультируются у тарологов, высчитывают судьбы у нумерологов и выстраивают пути по звёздам у астрологов. Когда помощница напомнила, что сегодня в пять у Милы встреча с таргетологом, Мила даже вздрогнула:

– С кем?

– С таргетологом, – повторила девушка, – он сказал, что придет после обеда, в 5 часов.

– Ну раз после обеда у нас таргетолог, то на обед обязательно должен быть таролог, – себе под нос пошутила Мила, вслух же поблагодарив администратора офиса.

Мила решила сыграть в рулетку – если это «её», то таролог ответит и примет её в ближайшее и подходящее время, а если нет, то…