– Никогда! – говорю я, утирая слезы и отчаянно борясь с приступом.

– А вам когда-нибудь удавалось дойти с ней до полового слияния?

– Какого-какого слияния? Гы, гы, гы, гы, гы…

– Ну, постельного сближения?

– Ну конечно! Она же моя тетушка, – кошу под дурака. – Но мы с ней ни разу не целовались, если вас это интересует.

– Могла ли она быть беременна?

– Она говорила… Говорила, что беременна.

Опять меня начинает разбирать нездоровый хохот. Бедная моя мамочка.

– Так, – озадаченно говорит доктор. – Скорее всего, это было суицидальное действие.

– Доктор! – едва не падая в обморок, говорит мама. – Разве она могла зачать от нашего м-мальчика?

– Здесь все, знаете ли, зависит от фазы полового созревания, – пускается в рассуждения доктор, устраивая целый спектакль летающими кистями рук с ломкими пальцами. – А она, как известно, у всех людей разная. Очень редко, но бывает, что и к шести годам мальчики уже способны к зачатию. У человека возрастные рамки полового созревания подвержены индивидуальным колебаниям. У девочек от восьми до семнадцати, у мальчиков обычно от десяти до двадцати лет. Но бывает и раньше, много раньше. И вы знаете, я заметил, что чем поспешней у человека приближается фаза сексуальной зрелости, тем чаще у него встречаются психические отклонения. Вот вы когда именно начали замечать у своего сына эрекцию?

– Что-что замечать? – испуганно переспросила мама.

– Ну, стояк, подъем, мужское возбуждение…

Ой, сдохну, боюсь…

– Я не знаю, – бледнея, говорит мама.

– Может быть, вы, – обращается ко мне, щурясь и поигрывая длинными пальцами из фильма «Чужие», – помните, когда у вас начались эти мокренькие снишки, маленькие, но столь неудобные неприятности, аварии с нашей затвердевающей пушечкой…

И после этого он еще думает, что я сумасшедший, и пытается применить ко мне свои горе– теории. Наконец я не выдерживаю и говорю:

– Знаете, доктор, я прекрасно помню все ваши фрейдовские штучки и для меня давно уже не секрет, что каждая приличная девочка мечтает о сексе с отцом и жестоком групповом изнасиловании. Однако давайте говорить с вами на языке здорового человеческого общения, а не этого, простите, айболитовского сюсюканья – снишки, пушечки…

Долговязый доктор молча грызет дужку очков, смотрит на меня с апатией, как бы надеясь, что тормозов у меня не хватит, меня заклинит, и я еще раз выскажусь по второму кругу или упаду, забьюсь в конвульсиях.

– Ну что ж, – говорит после паузы, – давайте попробуем, – и только тут слегка меняет позицию длинного туловища. – Когда вы впервые вошли в нее?

– Куда? – спрашиваю.

– В тетушку.

Идиот! Осел! Шарлатан! Бездарный хиромант!

– Как я мог войти в свою тетушку? Это что-то из области религиоведения? Я что, злой дух или еще какое-нибудь бестелесное привидение?

Внезапно доктор потемнел и строго спросил:

– Вы с ней занимались сексом? Ну… Трахались? – Очевидно, это была последняя капля его клинического мастерства.

– Конечно, нет! – говорю, вскакиваю со стула и возмущенно оглядываюсь на белую как стена мать.

– Так чего же вы мне голову здесь морочите?! – говорит доктор все еще раздраженно, но сразу немного расслабившись.

– Малыш, – жалостно пищит с кушетки мама, – а от кого же она тогда могла быть беременна?

– Она говорила, от фавна.

Доктор отклоняется от меня в сторону, чтобы задать вопрос маме:

– Кто это?

– Ей-богу, не знаю, – открещивается мама.

– Как это не знаете?

– Впервые слышу! Я не следила за всеми ее знакомствами. Она была довольно трудной. Поздней в нашей семье и к тому же рано потеряла родителей…

Доктор хмурится, как прокурор. Наверное, у него было две профессии. Нет, три – он еще подрабатывает позером у скульпторов, любящих помпезно неправильные тела.