. По мнению Г. Стэндинга, современный гибко занятый работник повседневно/ежедневно находится в подвешенном состоянии, он не структурирует и не контролирует свое время, так как «должен постоянно быть в полном распоряжении потенциальных потребителей его труда». Из-за размывания понятий рабочего места и рабочего времени он работает – или должен быть готов к работе – в любом месте в любое время, и потому лишается качественного свободного времени, которое можно было бы посвятить приобщению к культуре и искусству, самообразованию, гражданской активности и т. п.; в результате всего этого досуг и обесценивается, и в дефиците[63].

Но критически-пессимистические рассуждения и умозаключения по поводу досуга в «третичном рыночном обществе» (понятие «терциаризация» охватывает не только ориентацию экономики на третичный сектор, т. е. сферу услуг, но и специфическую организацию трудовой деятельности, когда «разделение труда гибкое, размыты границы между рабочим местом, домом и местами общественного пользования, рабочие часы подвижны и люди могут иметь несколько рабочих статусов и несколько трудовых договоров одновременно») всей картины не исчерпывают. Тот же автор приводит данные исследований, согласно которым спустя четыре десятилетия с середины 1960-х годов досуг американцев и американок увеличился на шесть и четыре часа в неделю соответственно (несмотря на значительный рост доли женщин в трудовых ресурсах)[64]. И это далеко не предел: некоторые авторы левой политической ориентации приводят исторический прецедент, когда рабочая неделя с 1900-х по 1930-е гг. сократилась с шестидесяти часов до менее чем тридцати, при этом только за первое пятилетие Великой депрессии – на восемнадцать часов. Н. Срничек и А. Уильямс вспоминают, как П. Лафарг еще в начале XX века доказывал, что «нелепая страсть рабочих к труду» есть род безумия, или, точнее, результат индоктринации пролетариата трудовой моралью, асиологией труда и воздержания, распространяемой эксплуататорскими классами ради своей выгоды («попы, экономисты и моралисты объявили труд святым, превратили его в священнодействие»), и предлагал ограничить его тремя часами в день («выковать железный закон, запрещающий человеку работать более 3 часов в сутки»)[65]. В свою очередь, в начале 1930-х гг. Дж. М. Кейнс предсказывал, что через сто лет за счет накопления капитала и роста производительности труда уровень жизни вырастет в восемь раз, человечество решит экономическую проблему и столкнется с другой: «как использовать свою свободу от насущных экономических нужд, чем занять досуг, обеспеченный силами науки и сложного процента, чтобы прожить свою жизнь правильно, разумно и в согласии с самим собой?»; лишь для того, чтобы удовлетворить заложенную в людях потребность в удовольствии от труда, им понадобится «3-часовая смена или 15-часовая рабочая неделя, поскольку трех часов в день достаточно, чтобы ветхий Адам в каждом из нас был вполне удовлетворен!»[66].

Однако в годы депрессии государство и бизнес пошли по другому пути, начав для борьбы с безработицей искусственно создавать рабочие места; после Второй мировой войны рабочая неделя в развитых странах вновь достигла уровня 40 часов и стабилизировалась на этой отметке[67]. (Д. Гребер объясняет переход к политике сдерживания неизбежной в случае автоматизации производства массовой безработицы путем создания фиктивных рабочих мест не только удобной для элиты аксиологией/идеологией ценности работы самой по себе, только и делающей человека морально состоятельным, но и происками правящего класса, видящего угрозу своему господству в обилии свободного времени у населения