Мы в Эфирном гроте Кунгурской ледяной пещеры. Капе́ль здесь не прекращается тысячелетиями, вода падает из так называемых органных труб – специфических образований в сводах. Толща породы над нашими головами около 60 метров, и воде, чтобы просочиться сквозь этот гипс в грот, требуется 300 с лишним дней. Вдоволь нарадоваться прошлогодним осадкам удается не всем: весной поток желающих ознакомиться с карстовым чудом природы особенно интенсивный, экскурсионные группы следуют одна за другой вплотную. И мы спешим за нашим проводником к Большому подземному озеру знакомиться с крангониксами Хлебникова – пещерными рачками-бокоплавами.

Еще в поезде перед Кунгуром мы принялись гуглить уютное место, в котором можно было бы перевести дух по приезде, пополнить баланс глюкозы и кофеина в организме и скорректировать дальнейшие планы. Обнаружилась милая кофеенка – арт-чердак одного из особняков; за стойкой владелец – атлетический мужчина раннесредних лет, с модной стрижкой. Кофе подал недурной. По стенам помещения развешаны фото: на одной – цветные изображения всевозможных климатических зон и природных чудес (сняты хозяином заведения в путешествиях), на другой – черно-белые снимки из истории Кунгура. Я приметил знакомый вид, в кадре вековой давности он был торжественней:

– О, а мимо этого храма мы, кажется, сейчас шли! Только он почему-то колючкой был окружен…

– Это раньше большой комплекс был – Иоанно-Предтеченский женский монастырь. А в 1930-х на его территории устроили исправительную колонию. Никольский храм, на который вы показали, восстанавливают уже лет десять, а вот церковь Иоанна Предтечи до сих пор стоит за тюремной решеткой раздолбанная – не то склады там, не то мастерские. Последних зэков ведь только прошлым летом вывезли. А улица, на которой тюрьма стоит, знаете как называется? Свободы.

Кунгур, без сомнения, кошачий город – для среднеуральского климата это странновато. Вальяжные шерстяные хищники попадались нам на каждом шагу – они выбирались на теплое весеннее солнце и порой устраивались греться в самых людных местах: на ступеньках перед входом в аптеку, на перилах у супермаркета, на свежеприпаркованных автомобилях. До людей им дела не было: это собаки воспринимают нас в категориях «свой»/«чужой», для кошек мы либо обслуживающий персонал, либо пустое место.

Образ кота, гуляющего самого по себе, Кунгуру идет – город всегда был вольным. Основанный купцами в середине XVII века на Великом Сибирском тракте (для этого выкупили земли у местных татар), он даже в период массового металлургического освоения, начавшийся на Урале через полвека, не знал рабского труда приписных рабочих. Здесь торговали: кунгурские ярмарки славились на всю страну, а в XIX веке город звали чайной столицей империи. Говорят, в то время кунгурские купцы контролировали 60–80 % чайной торговли в России: опт из Китая шел через Кунгур, в городе партии дробились на чаеразвесочных фабриках и перепродавались мелким лавочникам.

Оттого в Кунгуре чтят не отцов-основателей, а чаеторговцев позапрошлого столетия, и пуще всего – Алексея Губкина, на свои деньги открывшего в родном городе дом призрения бедных детей и техническое училище. Другой кунгурский любимец – чайный и сахарный купец Михаил Грибушин, занимавший в том числе и пост городского головы, за свой счет (совместно с Кириллом Хлебниковым) основал Михайло-Кирилловский сиропитательный дом. Казенных денег на социальные нужды разве дождешься…

Однако любимым способом самоутверждения купечества во все времена было возведение храмов. В конце XIX века выдающийся российский купец тюменского происхождения, меценат, путешественник и публицист Николай Чукмалдин писал в «Екатеринбургской неделе»: