Пес полежал немного в тени, свесив язык, потом подошел к чьей-то стене, задрал на нее лапу и выцедил из себя несколько капель.

Стало быть, здесь и одолжимся, решил Сянь-е. Он достал из мешка топор и сбил замок на воротах. Прошел прямиком к дому, разделался с замком на входной двери, шагнул в главную комнату и первым делом увидел стол под толстым слоем пыли и затканные паутиной углы. И в этой самой пыли, под пологом из паутины стоял алтарь с табличками предков, а на нем – портрет полнотелого старика. Старик был одет в халат и куртку магуа[6], глаза сверкали, как наточенные ножи, и со свистом пронзали незваного гостя даже сквозь толстый слой пыли.

Сянь-е так и замер на месте.

Они забрались в дом покойного деревенского старосты. Умер староста всего три года назад, и глаза его смотрели с портрета как живые, прожигая Сянь-е до самых костей. Слепыш, ты и впрямь слепой, подумал старик, как же ты мог задрать лапу на ворота покойного старосты? Сянь-е прислонил топор к двери, упал на колени и отбил старосте три земных поклона, потом трижды поклонился в пояс и сказал: почтенный староста, хребет Балоу и все окрестные земли поразила страшная засуха, какие случаются раз в тысячу лет. Народ ушел из деревни, на всем хребте, в целом мире остались только мы со Слепышом. Мы остались стеречь деревню. Мы уже третий день толком не ели, вот и заглянули в твой дом, чтобы одолжиться зерном. А в следующем году я все верну до последнего ляна[7]. Говорит: почтенный староста, ты обо мне не заботься, я и сам знаю, где в суровые годы прячут зерно. Сказав так, Сянь-е поднялся на ноги, отряхнул пыль с колен, подхватил мешок и шагнул в восточную комнату – само собой, чаны, горшки и кувшины стояли пустые, в них можно было и не заглядывать. Но Сянь-е с самого начала знал, что никто не оставит зерно в горшках и чанах, ведь там его проще всего найти. Надо искать под кроватью. В лившемся из окна свете он внимательно осмотрел земляной пол под кроватью. Уходя из деревни, никто не будет оставлять зерно в горшках – воры мигом найдут. Я бы тоже зарыл зерно под кроватью. Но под кроватью у старосты отыскался только селадоновый ночной горшок, поросший белым налетом, а пол был гладкий и ровный, его явно давно не трогали. Сянь-е снова взялся ворочать чаны с горшками, поискал и под столом, и в шкафу, и за шкафом, прошелся по всем трем комнатам, стуча ящиками и гремя сундуками, потратил уйму времени, с ног до головы измазался в пыли и паутине, но не нашел ни крупинки.

Сянь-е вернулся в главную комнату, отряхнул пыль с ладоней и сказал: староста, а староста. Ты пока был живой, я тебя ни разу не обидел, ни делом, ни словом. И всю жизнь величал тебя старшим братцем, хотя сам родился на две недели раньше. Если дома у тебя не осталось зерна, так бы и сказал! По твоей милости я впустую провозился тут целый день, думаешь, у меня силы лишние? Думаешь, во всей деревне я зерна не найду?

Староста, конечно же, промолчал.

Не услышав ответа, Сянь-е сердито покосился на старосту и сказал: фу-ты ну-ты, а я ему три земных поклона отбил. Потом шлепнул по морде задремавшего у двери пса и скомандовал: идем! Ни за что не поверю, что в целой деревне для нас зерна не найдется.

Сянь-е затворил ворота старостиного дома, продел дужку замка в петлю и снова отправился на поиски, обошел семь дворов, сбил дюжину замков, обыскал все чаны, горшки и кувшины, смотрел и в шкафах, и за шкафами, и под кроватями, и под столами, в каждый угол заглянул, но не нашел ни зернышка. Из седьмого по счету дома старик вынес фуражные весы и кнут (в том доме жил деревенский возница, и Сянь-е случалось подменять его на облучке), растерянно встал посреди деревенской улицы и бросил кнут с весами на землю: на кой черт мне весы? Кабы нашлось зерно, я б его взвесил, чтобы на будущий год вернуть сколько взял, но где оно, это зерно? Говорит: и на кой мне кнут? Кнут защищает не хуже ружья (как-то раз Сянь-е с одного удара пришиб кнутом волка), но на всем хребте не осталось ни одного зверя, даже зайцы убежали. На кой мне кнут? Ворота по всей деревне рассохлись от жары, между досками появились широкие щели. Сянь-е прищурившись глянул на небо – солнце стояло над самой макушкой, снова пришла пора обедать, но зерном в деревне даже не пахло, и сердце старика затапливало беспросветной тревогой. Сянь-е оставил пса на улице: ты сиди здесь, все равно ничего не видишь, откуда тебе знать, где спрятано зерно. А сам свернул в следующий переулок. Теперь он не ломал все замки подряд, а выбирал только богатые дома, но вот уже третий дом остался позади, а мешок в его руках был по-прежнему пуст. Когда Сянь-е вышел из переулка, его лицо в солнечных лучах отливало мертвенной белизной, старческие пятна сияли ярким пурпуром, а по изрезавшим лицо морщинам растекалась густая и горячая безысходность. Из последнего дома старик вынес горшок с полпригоршней соли. Взял из горшка одну крупинку, рассосал ее во рту, подошел к слепому псу и положил вторую крупинку ему на язык.