Томми встает, оставляя на покрывале между мной и Эвелин сморщенный отпечаток, и достает из заднего кармана отцовскую серебряную фляжку.

– Повеселимся?

Он делает большой глоток, вздрагивает и передает фляжку Эвелин.

Она подносит ее к носу и отшатывается.

– Фу, какой мерзкий запах!

– А ты не нюхай, а пей! На, Джозеф.

Он забирает у нее виски и протягивает мне. Я делаю небольшой глоток.

Томми прикуривает зажатую в губах сигарету.

– Да ладно, Эви, тебе уже шестнадцать! Только не говори мне, что леди не пьют.

Она перебирает ногами, то засовывая ступни в прохладный песок, то вытаскивая наружу.

– Слушай, ну что ты заладил «леди, леди»! Хватит! Я такая же, как и была.

– Неа, совсем не такая! – подначивает он, забирая у меня фляжку.

Под вспышкой римской свечи я замечаю у него на лице жесткое выражение.

– Так ведь, Джо?

Эвелин напрягается.

– Эвелин как Эвелин, – пожимаю я плечами. Мой голос дрожит, и я не поднимаю глаз.

Томми снова делает большой глоток и затягивается сигаретой, получая удовольствие от неловкой тишины. Потом качает головой.

– Слушайте, ребята. Я же не против. Вы просто расскажите мне, и все.

– Эй, тормози, а?

Я указываю на фляжку.

– Я не закончил! Ты знаешь, Джо, ты мой лучший друг, и, если ты хочешь встречаться с моей сестрой, я не против. Но ты мог бы прийти ко мне и поговорить по-мужски, а не ныкаться по углам и не целоваться в темноте!

Томми на нас не смотрит. Он, кажется, и не злится. Судя по голосу, он расстроен и разочарован.

– Мы не целовались! – взвизгивает Эвелин.

Звук похож на свист велосипедной шины, из которой выходит воздух. Да, мы не целовались. Чисто технически. Но это ни о чем не говорит.

Повисает пауза, наполненная треском изумрудных фейерверков и ровным плеском волн. Силуэт Эвелин вырисовывается в лунном свете. Интересно, о чем она думает, каких слов и поступков от меня ждет. Томми бросает на песок полупустую пачку «Лаки страйк». Несмотря на прохладный ветерок, который шевелит волоски на руках, тело у меня горит от предъявленных обвинений. Все по делу, все так. А мы-то были уверены, что со стороны ничего не заметно. Конечно, он все понял. Я дурак. Предатель и дурак.

Делаю глубокий вдох.

– Я хотел сказать тебе, честно, но не знал, как ты отреагируешь. Вдруг возненавидишь или распсихуешься. Или запретишь с ней встречаться. Я собирался… Просто ждал подходящего момента… – Я замолкаю, оправданий больше не находится.

– С чего я буду запрещать? – Томми смеется, и даже в полумраке я вижу, как его недовольство перерождается в гнев. – Я что, ее отец?

От смущения я хриплю и запинаюсь.

– Ну не знаю… Ты мой лучший друг. Я хотел проявить уважение.

Томми тычет себя пальцем в грудь.

– Если уважаешь, расскажи все честно. Не ныкайся по углам. Знаете, как по-дурацки я себя рядом с вами чувствовал? – Он обводит рукой пляж. – Думаете, я ничего не понимал?

Тут с деланой непринужденностью встревает Эвелин:

– Да ты вечно глазел на проходящих девушек. Честно говоря, сроду бы не подумала, что ты заметишь.

Со смешком она накручивает на палец прядь волос – этот нервный жест, несмотря на неловкость ситуации, заставляет меня трепетать от желания. Пути назад нет, я не отступлю. Я раскрываю перед ним ладони, сдаваясь.

– Прости, брат, прости.

Томми долго-предолго молчит, а потом издает громкий драматический вздох.

– Прощаю. Ты классный чувак, Джо. Мы, наверное, оба сошли с ума: ты хочешь встречаться с Эви, а я на это соглашаюсь. Пойми, я просто хочу, чтобы вы не скрывали. Так-то я не против, – он делает паузу и пристально смотрит мне в глаза, – при условии, что ты на ней женишься.