А тут вдруг поймал алкогольную белку и был изрядно груб со случайно попавшими под горячую руку девушками. Точнее, тащил одну из них за шкирку по коридору. Или за волосы. После того как она послала меня нахуй. Отбиваясь ногой от второй. О чем сильно сожалел на следующее утро. Ведь с похмельем вернулось воспитание и все такое.

Написал своему любимому наставнику. Типа, как же так. Женский пол. И. Вот.

Моя Света с пушистыми лапами. «Не расстраивайся, дорогой, ты просто не разглядел в них Девушек!».

Вооот. Та самая нужная таблетка, которая если и не избавила меня от угрызений совести, то хотя бы заставила улыбнуться.

Люблю ее.

Дошли руки до нелюбви. Звягинцева.

Безусловно, меня очень любили. Но.

Что-то такое внутри перевернулось.

Мне 7 лет.

Мы живем в Челябинске.

Маленькая квартира. Без лифта, на 5 этаже.

Мама занята. Она в больнице сутками.

Отца дома нет. Я его смутно помню. Он ушел. Когда мне 6 было. Какие-то картинки. Мама часто плачет. Размазанная косметика.

Я все время один.

Встал. Сам позавтракал. Ушел в школу. После уроков домой. Пешком. Прогулялся. Зашел на детскую площадку. Посидел на лавочке. Поковырялся ногой в песке.

Нога за ногу домой. Присел на ступенях. Достал альбом с этикетками от жевательных резинок «Лелик и Болик». Бережно. Из портфеля. Поправил пару. Переложил. Убрал аккуратно в портфель. Пришел в квартиру. За дверью вешалка. Повесил форму школьную. Сначала брюки. Потом рубашку. Пиджак.

Надел вытянутые треники. Клетчатую рубашку. Пропылесосил ковер.

Достал тарелку с обедом из холодильника. Задумчиво съел. Не разогревая.

Вернулся в комнату. Достал тетрадки из портфеля. Пенал. Сделал домашнее задание.

Встал. Надел, пальто, стоптанные туфли. Шапку-петушок. Которую связала и подарила бабушка на день рождения. И тихонько по ступенькам вниз. Во дворе пусто. Осмотрелся по сторонам. Поежился. И медленно пошел к озеру.

На озере полынья. Проводы русской зимы. Солнце. На корточках у полыньи сидит девочка моего возраста. Помялся.

Решил познакомиться. Подошел. Попытался присесть рядом. И.

Провалился. По шею. Не испугался. Даже. Просто глупо и неловко.

Помогли вылезти.

Я в мокром пальто обуви штанах, оставляя след, через весь город.

Опять ступеньки. Ненавидел их.

Уже на третьем этаже слышна музыка. В квартире полно народу. Маминых друзей. Накурено. Пахнет едой и вином. Я никого не знаю. Нет. Знаю. Дядю Витю. Пытаюсь найти маму. Мама курит на кухне с мужчиной. Я зову ее. С третьего раза оборачивается. Оживлена. Чрезвычайно.

Не удивлена. А. Промок. Иди в ванну.

Перебрался в спальню. Закрыл дверь. Заснул. Проснулся часа в 3. Тишина. Вышел из комнаты. В гостиной бардак. Никого нет. Мамы нет тоже.

Босыми ногами в туалет. Потом пакет. Собрал бутылки. Мусор. Помыл тарелки. Открыл форточку.

И спать. Снова.

Когда мне исполнилось 8, мы переехали под Днепропетровск. Я уже был взрослый. Взрослее, чем мой сын в 22. Нет. Не умнее. Просто взрослее.

Я и забыл.

Соне 9. И постоянно держу ее за руку. Боюсь упустить.

P.S. А отец звонил. Когда мне 45 было. В разгар рабочего дня. Представился. Я завис. Он спросил, верю ли я в Бога. Я положил трубку.

Миша сегодня напомнил о Кащенко. Вспомнил. Лелика и Женю Траха. Панков. Всамделишных. С ирокезами. Армейских ботинках. Куртках с нашивками и заклепками. Из того, что оказалось под рукой. Представьте себе панков в 1987. Это было честно. Очень. Все было против. Социальное окружение в ярости. Быть панком. Жить, как панк. Вести себя, как панк. Было невероятно сложно. Только похуизм в помощь.

Не знаю про Женю, а Лелик был из образованной и интеллигентной семьи. Родители – профессоры. Университета. Отец химик. Мать не помню. Его сестра – филфак. А Лелик. Я был у них дома. Родители в страшном недоумении. На меня с опаской.