В такси. Глаза закрыты. Веки подрагивают. В груди огромный ватный ком. Который при каждом ударе задевает сердце. Щекотно. Неприятно.

И уже в аэропорту. В «Кофемании». Размазал кашу по тарелке кругами. Вслед за мыслями. Об одном и том же. Через четыре часа. Барселона. Солнце. 5–6 СМС-ок от Димы. «Где ты? Скоро? Быстрее!!!» Похмелье у него. Ждет. А там…

Могу переключиться только через катарсис. Боль. Резкая музыка. Алкоголь. Сатива. Искаженные лица. Тошнота. Смятые простыни. Влажные горячие подрагивающие женские тела. Равнодушие, которое поднимается снизу. И взрывается в голове.

Крестная мать переживает. «Бог простит». Думаю, что Богу все равно. Он лишь наблюдает. Ничего за нас не делает. Управляет контекстом. Делает заметки в молескиновый блокнот. Отпивая дайкири. Для будущей книги бытия. Ни хороший. Ни плохой.

P.S. Уверен, Бог хороший, умный, ироничный собеседник. Поговорил бы с ним. Когда буду готов.

P.P.S. Только НЕменеджеру может прийти в голову мысль, что для того, чтобы было хорошо, нужно вести себя хорошо. И только.

Карантин – отличное время, чтобы восполнить пробелы по части кино. Посмотреть упущенное в 2019. И, может, спросить совета о чем-нибудь из старенького.

Моя проблема в том, что я давно попался. И кино – и мое наваждение, и способ времяпровождения, и ответ на мои вопросы.

В моем городе детства было лишь два кинотеатра.

Перед фильмом мы заходили на маленькие рынки рядом, где продавались жареные семечки. Бабульки бережно пересыпали семечки в пакетик, скрученный из старых газет. Мы с друзьями занимали лучшие места на ранние сеансы. Закидывали ноги на передние сидения и сплевывали скорлупу от семечек прямо под себя. К вечеру на полу был слой, как в сингапурском баре при «Раффлз-отеле», где был изобретен сингапурский слинг.

Смотрели мы в отсутствие выбора преимущественно индийские фильмы. Затянувшаяся расплата. Кусок хлеба. Мститель. Танцор диско. Зита и Гита. Там, где сестры и братья теряют друг друга в раннем детстве. Потом друг друга находят. Потом танцуют. Потом появляются злодеи. Братья/сестры их побеждают. Потом опять танцы.

Было не только индийское кино. Особой любовью пользовался югославский артхаус. Чингачгук Великий Змей. С Гойко Митичем в главной роли. Он был тем самым змеем. Под впечатлением мы делали луки. Стрелы с гвоздями. Надевали ватники. В качестве защиты. И охотились друг на друга в парке. Удивлен, что у меня остались глаза.

В 1987 я поступил в ЛИТМО. Еще в Ленинграде.

Это был период, когда то самое, настоящее кино начало приходить в нашу жизнь. Через так называемые видеосалоны, которые открывались на каждом шагу. Для того, чтобы открыть салон, было нужно совсем мало. Комната со стульями. Видеомагнитофон. И телевизор.

Я моментально утонул в этом. «Рэмбо». «Рокки». Вперемежку с «Эммануэль» и «Греческой смоковницей». «Мальчик-каратист». «Коммандос». И прочее.

Вся эта каша прекратилась, когда я случайно набрел на видеосалоны в библиотеках Лермонтова и Блока.

Репертуаром этих салонов управляли настоящие энтузиасты. Они формировали афишу на неделю. Написанную от руки. По 3 сеанса в день. Разрезы были разные.

Фильмы итальянских режиссеров. Антониони. Пазолини. Бертолуччи. Феррери.

Фильмы французских.

Фильмы-номинанты. «Оскара». Венецианского. Каннского. Берлинского. «Сандэнс».

Фильмы отдельных режиссеров.

Фильмы актеров. Де Ниро. Аль Пачино. Николсон.

Это было настолько захватывающе.

Я ходил каждый день. Каждый. В ущерб учебе. Меня узнавали эти неопрятные. Длинноволосые. Похмельные юноши. Здоровались.

А потом тонкую стену запретов и ограничений прорвало. Появились фестивальные фильмы в больших кинотеатрах. Неделя фильмов Алана Паркера. «Сердце ангела». «Полуночный экспресс».