Юность была более раскрепощенной, я была занята «по уши» – музыкальная школа, инструментальный ансамбль, выступления в клубе, комсорговская работа в школе, школа будущего учителя при пед. институте, математическая школа – как я только успевала, уму сейчас это понять сложно. А вот когда окунулась во взрослую жизнь и быт, то тут и проявилось моё несовершенное Я – то, какая я на самом деле, сколько надо в первую очередь работать над собой, чтобы самой же от себя не страдать. Ведь это великое заблуждение, исправлять вокруг себя живущих людей, думая, что ты станешь из-за этого жить лучше, вовсе нет. Пока не исправишь в себе себя, ты вечно будешь недоволен тем, кто живёт с тобою рядом, и жизнь будет казаться сплошной тягомотиной.

Благодаря трудностям физического мира, мы отшлифовываем качественность души, если принимаем уроки жизни. Оттого насколько имеет душа выход через сердце на духовный план, – настолько проявляется (материализуется) Свет в нашем Мире.

23. 05. 1979

Мама спросила:

– Поедешь с нами?

Бабушка отговаривала, а я твёрдо заявила, что да, поеду. Мне, как и всем детям, не хватало рядом мамы. Я ещё тогда знала, что иду поперёк дедов, но мой дух был твёрд, не смотря на мои восемь тогда лет.

И вот уже, как два года я жила с мамой, отчимом и двумя братиками в Узбекистане – довольно таки крупном городе Алмалыке. Мне было десять, а братьям семь и два.

В тот день, я с братом Сашей, как обычно полезла на крышу недавно купленного частного дома, стоящего на возвышенности. Мы вскарабкались по высокому стволу вишни, росшей около задней стены дома, и смотрели далеко вниз, где проходила дорога, по которой мама возвращалась после работы из садика с младшим братом Кириллом.

На этот раз Сашка поторопился и, перекидывая ногу задел меня. А так как я ещё толком не уселась и практически держалась за воздух, то с лёгкостью кубарем покатилась вниз по крыше.

Помню, как катилась, как выставила вперед, словно опытная ныряльщица руки. (Скорее всего, сработала автоматически учёба прыжков в воду, я ведь тогда самостоятельно записалась и ходила учиться плавать и нырять в бассейне). Это помню, а дальше темнота… Может даже эта самая темнота, меня и давила потом долгое время по ночам, засасывая в себя воронкой. Она наступала на меня, при этом мне становилось дурно, поднималась высокая температура, иной раз за 40 и начинался бред. Очнувшись в такие моменты, помню, как бабушка сидела рядом, меняя мне на лбу мокрые полотенца, которые бегал, смачивал дед.

Очнулась я от Сашкиного вопля. Он сидел надо мною и в буквальном смысле выл по-волчьи. Слёзы градом катились по его щекам.

– Саш, ты чего? – спросила я его.

Он на мгновение остановился и тут же захлёбываясь от навалившейся волны эмоций и страха, заикаясь сипел:

– Я думал, ты умерла, – повторял он это несколько раз. – Ты упала с крыши. Ты так долго лежала, я думал, ты умерла.

Мне не было больно, у меня ничего не болело. Я чувствовала себя отлично и поэтому начала утешать брата, поднимаясь с площадки выстланной булыжниками. Заметила, что угол скамейки вкопанной в землю был окрашен кровью.

– Саш, не плачь, мне не больно, – говорила я брату, уверяя, что со мной всё в порядке.

Первое, что мне пришло тогда в голову, это страх за него. Если, не дай Бог, родители узнают, что это он столкнул меня, хоть и нечаянно, то я себе просто представить не могла всей ужасной картины наказания – и я его попросила ничего не рассказывать им. Он кивнул головой.

Успокоившись, я увидела мои ничем не прикрытые раны, а к ним относился весь левый бок, начиная от внутренней части рук и заканчивая ногой, они были стёсаны. Так же с левой стороны головы, в волосах (тогда чисто белого цвета) запеклась кровь. Я пошла и всё это промыла, чтобы не было заметно. Брату же сказала: