– Ага, круто. Поняла, запах.

– Гуси ш-ш-ш! – продолжала она.

– Катя, а ты не попросишь Даню не драться? Мы и так знаем, что он самый сильный.

– Зачем? – спросила Красотка Катя.

– Ну, наш Рома весь в синяках ходит.

– Прям весь? Ты хорошо посмотрела? – улыбнулась Красотка Катя.

– Он сказал, что у него синяк на всё…

– Ладно, не говори, – отмахнулась она. – Поняла я все про вас. Мне вчера дедушка кино показал «Привидение». Оказывается, и у призраков бывает любовь.

– Кать, ну так ты поговоришь?

– Не знаю. Мне кажется, Роме это только на пользу. Ему пора повзрослеть. Мир не так добр, как ему кажется. Слабым тут не место. В армии будет опущенный ходить! Или он не планирует идти родину защищать?

– Окей, Катя, а если я куплю тебе конфеты? Попросишь Даню?

– Вот это другой разговор!

Мы вернулись в столовую и купили Красотке Кате ее любимые мармеладки в виде бутылок колы. Она сразу же открыла упаковку, достала одну конфету, зубами откупорила мармеладную крышку, а потом съела оставшуюся часть.

– Вкусняшечка, – сказала Красотка Катя, причмокивая изящными губками.

Со мной тоже поделилась.

Я ползу, я похож на осу,

Ничего никому не несу.

Дмитрий Озерский

Сегодня я быстренько сбегала в школу. На этот раз у меня был урок биологии. Мне объясняли, как устроен кишечник. Я пыталась вникнуть. Но больше вспоминала Сирано де Бержерака. Он писал, что кишечник – это змей, который соблазнил Еву и проник в ее живот.

Учительница задала мне на дом вопросы в конце параграфа. Там было что-то про кишечные палочки. Кишечные палочки на меня подействовали или чего еще, но сегодня у меня был приступ тревожности. Я держалась от людей в стороне, соблюдала дистанцию в полтора метра, по возможности больше. Я хотела, чтобы никто меня не касался, избегала любого взаимодействия. А это было так сложно в нашей 1603-й, где младшеклассники с гиком носились по этажам, учителя, завучи, школьные работники сонно плутали, словно заколдованные духи, из кабинета в кабинет, а старшеклассники толкались у дверей классов или толпой топали прямо на тебя. Когда я соприкасалась с кем-то, мое тело сжималось, надеясь исчезнуть. Я даже не поздоровалась с Робким Ромой, так мне было тошно и мерзко от людей. Когда я шла домой, мокрая рубашка противно прижималась к телу. Я вернулась к папе и Камке, зашла в свою комнату, сорвала с себя рубашку и бросила на ковер.

Я взяла со стола книжку Торо, прочитанную до середины. Открыла случайную страницу и приложила книгу к подмышке. Я смотрела, как пот распространяется по дешевой газетной бумаге. Мне хотелось понять, насколько его много. То же сделала с другой подмышкой. Судя по следам, его было очень много. Но почти не осталось, так сильно я прижимала книгу к коже. Стало приятно сухо. Я надела домашнюю кофту.

Я убрала лоток за Камкой, стараясь не дышать, помыла посуду – сегодня был мой день. Рукава кофты промокли. Как мерзко они жались к рукам! Папа как будто почувствовал что-то. Он принес мне баночку колы из магаза. Я взяла ее, заперлась в ванной и залезла под душ. Поставила колу на край ванны. Чтобы не ломать ногти, открыла баночку маникюрными ножницами. Включила горячую воду – чтобы прям жгла. А потом хлебнула колы. Горячее и холодное. Дыхание перехватило, и я почувствовала себя живой.

Меня сейчас вряд ли кто-то поймет. Но, знаете, если вы не видите собственное тело, вы в какой-то момент начинаете забывать о своем существовании. Вам кажется, что вы пропали. Особенно когда вам плохо, вы теряетесь. И как классно, когда тело возвращается. С телом у меня особые отношения. Когда у меня болит живот, я люблю слюнявить его и прижимать сверху одеяло. Как будто я верю, что слюна – это чудесное средство, которое проникнет в желудок сквозь кожу, и боль уйдет. А может, мне просто нравится чувствовать слюну на животе: и живот, и слюна в этот момент существуют, я как будто тоже существую. То же с комариными укусами. Когда на даче меня жалят насекомые, я слюнявлю укусы и прикрываю одеялом или майкой. Могу резко содрать одеяло – оно уже успело прилипнуть, и боль заглушает зуд.