– Люд, я серьезно про пост.

В мгновение стало понятно, что салфеток я не найду и все теперь изменится от этой пропажи. Может, если оторвать от рулона туалетной бумаги лепесток, хотя бы что-то удастся спасти? Дошла до туалета. Вернулась с пустыми руками ― бумагу я купить забыла.

– Серьезно? Серьезно ― это значит, что я должна теперь тебе кашки на воде варить и капусту квасить? Так ты знаешь, что я этого не люблю и не буду.

– Люд, во-первых, я никогда не просил ничего квасить.

Кажется, мне удалось-таки вывести его из себя.

– А во-вторых, пост совсем не в том, чтобы жевать мокрый и соленый капустный лист. Ты просто еще не знаешь, но если хочешь ― расскажу.

Заслушавшись, машинально поставила левую ногу на стул, локтем правой облокотилась на согнутое колено. Любимая поза почти успокоила, и, взяв себя в руки, я снова перешла на свистящий шепот. Процедила:

– Как жить будем?

Коля неприятно дернул головой, выражая недоумение:

– А что изменилось? Как жили, так и продолжим. И по мне, так неплохо жили. Вы с Олегом те же, я все тот же.

Тут он, конечно, малость, загнул.

– Так ты же теперь, этот, как правильно ― адепт?

Коля улыбнулся, на секунду превратившись в прежнего.

– Христианин. Православный.

– Да хоть черт лысый.

Коленька затвердел телом:

– Люд, при мне не чертыхайся больше, пожалуйста. Не вспоминай сатану, не призывай нечистую силу, она может появиться и начать строить козни.

– Коль, это ж чистой воды обскурантизм.

– Как скажешь, а чертыхаться при мне не надо.

24 марта

Как же холодно ― сил никаких нет. Каждый день смотрю прогноз погоды, а он никуда от минус десяти не уходит. Друзья шлют фотографии из разных стран. У них все цветет, фрукты появились, а я каждый день думаю купить «кошки» на ботинки, чтобы не скользить по противному ледяному снегу. Останавливает лень и нежелание ходить в уродской обуви. Обувь должна быть красивой. Всегда.

Сделала открытие местного масштаба: Олег моей новости не удивился и поразительно спокойно ее воспринял. Пока я истерила, он с мягкого дивана терпеливо выслушивал мои выкрикивания, всхлипывания. Будто давно догадался, что с Колей произошло. Будто знал, что теперь все будет иначе.

Когда я выдохлась и замолчала, в очередной раз пересказав произошедшее, прошел к Коле и плотно закрыл перед моим носом дверь, чтобы я не услышала ни полслова. Прошла неделя. Ни тот ни другой не рассказали, что там между ними случилось, а мне ужасно интересно.

Я обиделась (скорее, сделала вид, что обиделась), но в квартире стало мрачно, холодно и душно одновременно. В нормальной семье от конфликта можно сбежать на работу, мне бежать было некуда: в лаборатории меня ждали те же Коля и Олег.

Долго гулять по мартовской Москве тоже непросто: вроде и понятно, что весна неотвратимо приближается, но последние три дня дул пронизывающий до остова сильный ветер, а с неба сыпалась грязь. Мелкая, колючая. Не дождь или мокрый снег, а именно грязь. И воздух пах не весной, а грязью.

Вчера, поняв, что больше не в состоянии находиться на пятачке лаборатории с Колей и Олегом, вернулась домой рано. Села боком к окну. Так, чтобы и видеть, и не замечать улицу, а ноги уместить на табуретку. Почти не разжимая сведенных раздражением челюстей, приказала Алисе включить «любую аудиокнигу». Замявшись на мгновение, компьютерная союзница неизменно добродушно произнесла: «Любая аудиокнига. Николай Лесков. «Смех и горе». Читает Иван Литвинов. Включаю».

На самом деле мне было все равно, что зазвучит, лишь бы голос был нормальный, человеческий, а интонации живые: тягостное молчание да скрипучие односложные реплики парней убивали все живое вокруг, включая меня.