А пушечная канонада и пулеметная трескотня продолжалась и после указанных пяти часов вечера, и слышна и теперь даже, в одиннадцать вечера, когда я пишу сии строки, правда, в значительно ослабленной длительности. Даст Бог, быть может, и прекратится совершенно, а то нервы мои слишком истрепались, и я плохо сплю эти ночи. Правда, этому препятствуют и патриаршие думы.

Господи! Ты знаешь мою немощь, избери сильнейшего мене…

Сегодняшний вечер, впрочем, как и все вечера последние, мы все, здесь живущие преосвященные, провели в беседе о текущих событиях и о будущем патриархе. Я совершенно искренно говорил, что я чувствую себя неспособным к такой высокой деятельности. Преосвященный Тихон то же о себе говорил. И мы оба признавали, что архиепископ Антоний, как идеолог патриаршества, мог бы более соответствовать такому сану. Впрочем, заключили мы, Господь лучше знает, кого ему избрать орудием Своего Промысла о Церкви Святой.

Пятница. 3-е ноября. С десяти до часу заседание Соборного совета в Епархиальном доме. Член Собора генерал Артамонов докладывал о вчерашних своих сношениях с революционным штабом по вопросам об охране Кремлевских святынь и сокровищ – вещественных и книжных, о крестном ходе и т. д. Как видно, отставной генерал слишком много берет на себя якобы в качестве уполномоченного от Собора и много говорит. Ему дано понять о неуместности подобного способа деятельности. Такие люди могут вместо пользы принести значительный вред делу, сами того не замечая. Комиссия признала несвоевременность и неуместность крестного хода в настоящее время. Стрельба мало-помалу стихает. Утром, часов в девять, были слышны три сильных пушечных выстрела. Одним из них, как оказалось, пробит один из куполов Успенского собора, – отверстие в диаметре более аршина. И это после объявленного мира! Притом же стрельба в такую высокую мишень, не объяснимая никакою целесообразностью, является злостным умыслом. После обеда митрополит Тихон с архиепископом Анастасием ездили в Кремль*. С трудом их туда допустили большевики, водворившиеся там. В Кремле очень сильные повреждения от бомбардировки малого Дворца, Чудова монастыря, Двенадцати апостолов, купола Успенского собора. Стыд и позор для Святой Руси. Митрополит Тихон привез с собою страшно нервного от пережитых испытаний и стрельбы преосвященного Тульского Иувеналия. Несколько ночей он провел в подвале, под Гермогеновским храмом, спасаясь от выстрелов.

Митрополит Тихон и спутники его почти были очевидцами зверства, учиненного большевиками-солдатами над командиром большевистского полка, который раньше был в Кремле, а – затем выбит юнкерами. Полковник остался в Кремле с юнкерами. И теперь большевики учинили над ним расправу. Вытащили его из казармы и наяву расстреляли. Митрополит Тихон со спутниками стояли пред Чудовым, а это было за углом против Царя-колокола. Слышны были крики озверелой толпы и залпы.

Суббота. 4-е ноября. Сегодня с десяти до двух пленарное заседание Собора*. На заседание впервые, после недельного отсутствия, прибыли чудовские узники – мои сотрапезники – митрополит Вениамин и Михаил Гродненский, а также – старец Алексий. Они рассказывали о пережитых ужасах в течение целой недели и о тех повреждениях, какие произвела бомбардировка большевиков, озлобленных против юнкеров, укрепившихся в Кремле. Архиепископ Михаил в общем спокоен; а митрополит Вениамин, всегда спокойный в обычное время, теперь очень нервен. О своих и братии монастыря переживаниях он повествовал пред Собором*; передавал он также о больших повреждениях кремлевских храмов и об угрожающей опасности святыням от возможного ограбления и кощунства. Под этим влиянием постановлено обратиться к «Правительству комиссаров» об охране и ограждении Кремля от вражеских экспериментов, равно как и вообще о передаче всего Кремля духовному ведомству. Конечно, это – утопия, особенно при настоящем анархическом правительстве. Теперь же решено большинством завтра, в воскресенье, избрание посредством жребия Патриарха, но только не в Успенском соборе, так как там невозможно служить вследствие порчи купола, а с другой стороны, так как Кремль занят большевиками, которые никого туда не впускают. И это на Святой Руси, которая не может распоряжаться своими храмами! Это было бы понятно, если бы оно имело место где-нибудь в турецких, персидских и т. д. странах. Но на Руси, – позор! Из Успенского собора должна быть изнесена к литургии икона Владимирской Божией Матери*, – о чем, как и вообще о завтрашнем избрании Патриарха, постановлено известить Штаб на предмет пропуска иконы и вообще – гарантии безопасности. Миссию эту взял на себя митрополит Платон, который после больших усилий и унижений успел в этом, хотя с некоторыми ограничениями. Пропуск гласил, что со стороны Штаба нет препятствий к избранию Патриарха (sic!), но что лучше было бы с этим повременить ввиду неспокойного времени и возможности каких-либо провокационных попыток. Но что вообще за спокойствие. Тут же в Штабе разрешили взять завтра икону, но не крестным ходом, во избежание каких-либо опасений, а в карете. Достойно замечания то, что митрополита Платона заставили около часу сидеть в передней на рундуке, под конвоем часового (но специально для митрополита), и пропуск получен из рук служащей еврейки, которая небрежно вручила его ему. В два часа я с митрополитом Вениамином сначала пешком, а потом на извозчике отправились в Кремль. По улицам много шатающегося народа – «буржуев», но особенно – «товарищей и пролетариев». Ехали по Петровке. Чем ближе, тем все больше и больше следов братской бойни. Большой и Малый театры пострадали от снарядов, но особенно от пуль. Окна все выбиты. Красивейшее в городе здание гостиницы «Метрополь» обезображено артиллерийским огнем. Стены пробиты, облицовка сильно пострадала, двери разрушены, окна выбиты. Трамваи не ходят, везде валяются электрические провода. Очень серьезно пострадало здание городской думы. Окна по фасаду почти сплошь прострелены. Угол здания, выходящий к «Метрополю», разбит со всех трех сторон тяжелыми артиллерийскими снарядами. Окна выбиты, рамы выворочены. Вокруг здания лежат груды битого кирпича. Часовня Иверской Божией Матери* подверглась сильному обстрелу. Главным образом пострадали ворота. Прострелены литые металлические стены часовни, образ св. Алексия, его икона и внутренность часовни почти не пострадали. У входа простреленные литые изображения ангелов. Мы с преосвященным Вениамином остановились у Иверской, где была большая толпа богомольцев, так что с трудом мы протискивались к Царице Небесной. Народ со слезами молился. Мы запели «Не имамы иныя помощи», «Милосердия двери», и вместе с нами запел весь народ. Затем, через ворота, заставленные баррикадами, направились мы к Кремлю, по Красной площади. Верхние торговые ряды пострадали от ружейного обстрела. Все окна и стеклянные крыши пробиты пулями. Во многих магазинах разбиты двери и выворочены рамы. Здание Исторического музея уцелело. В нем разбито несколько стекол. Уцелел также храм Василия Блаженного, но с разбитыми окнами. Но особенно сильно пострадал от беспощадного артиллерийского и ружейного обстрела Кремль, в котором заседали и отражали нападения большевиков юнкера. Внешний облик Кремля изменился весьма резко. Верх угловой Беклемишевской башни – одной из красивейших кремлевских башен – снесен до второго пролета. Вместо башни остался уродливый полуразрушенный столб. На Спасской башне ударом снаряда разбиты фасадные часы, а сама башня пробита в двух местах. Никольские ворота разбиты и изрешечены снарядами и еле-еле держатся в петлях. Вся Никольская башня также избита снарядами. Между прочим, один снаряд попал в икону св. Николая, висевшую над воротами. Как известно, эта икона уцелела при взрыве башни в 1812 году, когда по приказу Наполеона французы пытались взорвать все кремлевские здания. Тогда на иконе уцелела даже риза, стекло и фонарь. Теперь все разбито и исковеркано, не вражескою рукою, а товарищескою. В виднеющемся из-за стен верхнем этаже суда все окна выбиты и стены изрешечены пулями. Прошли мы к Спасским воротам, так как все другие закрыты. У ворот масса народу, желающего проникнуть в Кремль; но стража из «товарищей» не пропускает без предъявлений пропусков от Революционного комитета, который находится на Тверской, в доме г[осподина] генерал-губернатора. У нас же было только удостоверение о нашей личности от Собора. И нас долго не пропускали, несмотря на белый клобук Митрополита. Мы указывали, что мы кремлевские обитатели. Товарищи упорствовали, выставляя в качестве довода, что теперь все равны. На требование наше взяты были наши свидетельства для предъявления «товарищу-коменданту» и только после двадцатиминутного ожидания у ворот нас впустили. Прежде всего бросилось [в глаза] запустение и осквернение святых ворот. Там, где проходили прежде с непокрытою главою и крестным знамением, теперь совершается отправление естественных нужд, слышится руготня товарищей, конечно с головами покрытыми. Женский Вознесенский монастырь* совне мало пострадал, но снаряд попал во внутренний монастырский храм во имя св. Екатерины и произвел некоторое опустошение, хотя, благодарение Богу, и не особенное. Чтимая икона не пострадала. Чем дальше от ворот, тем разрушений все больше и больше. Николаевский дворец сильно пострадал. Угол его совершенно разбит, – окна и рамы выбиты и разворочены, простенки полуразрушены. Одна колонна почти совершенно разрушена, и еле-еле держатся останки ее. В колокольню Ивана Великого попало несколько снарядов, оставивших, к счастью, только простые углубления. В храм Двенадцати апостолов попало несколько снарядов, произведших разрушения. Пока неизвестно, что и в каком состоянии ризница. А вот и Чудов! Бедный Чудов! И его не пощадила товарищеская рука. Уже совне видны в нескольких местах ужасные следы пушечных выстрелов, колонна разрушена. Через ворота вошли мы и поднялись по лестнице в так называемые митрополичьи покои, где имели пребывание мои сотрапезники – митрополит Вениамин, – в первой комнате, окнами на площадь, – митрополит Платон, архиепископ Сергий и архиепископ Михаил. Вошли мы в переднюю, и глазам нашим представилась ужасная картина разрушения от пушечного выстрела. Пушечное ядро пробило окно и часть прилегающей стены, разворотило столы, стулья, диваны, паровое отопление и засыпало кирпичами, камнями и вообще мусором. Но замечательно, что угольная большая икона Божией Матери с лампадкою при ней, среди всего этого ужасного разрушения, осталась совершенно невредимою. Пусть объясняют как угодно этот факт, но он – налицо, и мы видим в этом чудо и знамение милости Божией.