– Да, ваш папа – очень положительный человек, таких мало, таких должны ценить, – говорит бабушка.

Она закончила прихорашиваться, ждёт маму.

– Как Вам, Евгения Осиповна, хорошо, что не нужно ни краситься, ни делать химку. А у меня всего три волосинки – им нужна стрижка, завивка, – жалуется мама. – Чтоб не быть бледной, подвожу брови, ресницы..

– Ирочка! Ты просто красавица и умница! У моего сына хороший вкус! Если рядом такая жена, то я за сына спокойна, – отвечает бабушка, делает жест как на иконах – соединяет ладони на уровне груди и целует маму в шейку.

Бабушка длинными тоненькими пальчиками берет сумочку, изящно щелкнув застежкой, плавно вкладывает туда свежий носовой платочек, вешает сумочку под локоток, надевает темные туфельки на среднем каблучке и говорит:

– Предпочитаю маленькие сумочки, туда можно положить разные мелочи. Платки на голове не ношу, только шляпки, береты.

Они выходят из дома, идут под ручку, тихо переговариваются.

Мама всегда красится, делает розовый маникюр, а тёмная шатенка бабушка – никогда, но обе душатся душками. Мама в парикмахерской часто делает причёску с лёгким начесом на короткие тонкие волосы с химической завивкой, покрывает лаком. Бабушка на затылке закалывает волной пряди тяжёлых, но послушных, волнистых волос. Они у нее темные, но не чёрные, а мои – еще светлее, прямее и непослушнее. Мама надевает длинные бусы, часики и колечко. Бабушка украшений не носит, только часики «Заря» с металлическим корпусом на кожаном ремешке. Ей очень идёт летний облегающий серый костюмчик с рукавом в три четверти и прямой юбкой до середины икры. У мамы светлый пестрый костюмчик с глубоким вырезом на груди и юбка до середины колена. Бабушка повязывает на шею неяркий газовый шарфик, мама – нет.

Мама постоянно повторяет:

– Что ни говори, ты, Светик-конфетик похожа на маму твоего отца, Евгению Осиповну, только у нее манеры благородной дамы, а у тебя – не барышни, а дикарки: ходишь как солдат, топаешь как слон, хохочешь громко до икоты. Она ходит мелкими шажками, руками не размахивает, смеётся тихо, при ней всегда носовой платочек.

Ха! Думаю, потому, что она училась до революции в гимназии в Гродно. Ее родители Александровы не были богатыми, и за гимназию платил Семен Георгиевич Полячков – муж старшей сестры Веры Осиповны, он был бухгалтером в казначействе.

Во время Первой Мировой войны Гродно захватили немцы. Александровы бежали в Россию. Они жили в Курске, где мой папа родился, стал художником и потом уехал по распределению в Уфу.

Когда я была в Курске в 1968 году, познакомиться со мной зашла дочь моего папы, Валя, старше меня на 12 лет. В Курске она училась в экономическом техникуме, собиралась замуж за сокурсника Михалёва, сегодня у неё есть дочь Ира Михалёва. Наша общая тетя, сорокалетняя тетя Лида, предложила нам посмотреть семейный фотоальбом Александровых.

Ой! Как много я заметила на старинных снимках всякого интересного: тонкие талии, шляпки, хорошие причёски, кулон у тети Веры, колечки на каждой руке и белое ожерелье – у тети Любы, у тети Нади – браслет, у прабабушки Анны – бусики, ридикюль, ботиночки на шнуровке.

– Талии затягивали в корсет, – пояснила тетя Лида и обратилась к бабушке: – Мам, крестьянки ведь корсетов не носили. Говорили, на крещении и на свадьбе тети Любы была жена Виленского губернатора, тете Любе сахарозаводчик подарил кольцо с алмазом, а у тети Нади первый муж – поп, а второй – сапожник.

– Лида, ты все перепутала, это говорили не про нашу родню, – недовольно отреагировала бабушка.

– Мам, а про кого тогда говорили, что, мол, сама – княгиня, а вышла за простого? Он, мол, всё её приданое в карты проиграл, а там было ни одно имение.