– Ну, ежели и в дипломатии так… – несколько увереннее проговорил старичок, убыстряя шаг – тогда, сударь, вперед! Мы словно два рыцаря в битве за честь прекрасной дамы! Или, точнее сказать, рыцарь и его верный оруженосец… – дохнул он паром, на крепком морозе вовсе непрозрачным.

– Ну, вот, дело говорите! А то какой бы рыцарь из меня получился, коли в валенках…

Странная пара скоро поспешала к щелыгинскому парку, обнесенному не столь высокой, сколь крепкой оградой из еловых жердей, в решетку сколоченных. Старичок сей же час нашел калитку, почти неприметную в сплошной ограде, отворил ее без скрипа. Далее путь пролегал по господскому парку, безлюдному под яркой луной и трескучему морозцу.

– Что ж дальше-то, любезнейший Степан Матвеевич? – искоса взглянул на своего спутника Тиличеев, распахнув, разгорячась, толстую лисью шубу.

– Сейчас подходим. – Старичок поправил рукавицей шапку, показал на темную громаду дома: – Это мы с задков вышли, парадное крыльцо с той стороны, а здесь темно, безлюдно. Только одно оконце чуть светится, видно вам? Ну, где ж вам не увидеть, коли даже я своими подслепыми глазками зрю. Это и есть Софьюшкина светелка.

Они продолжили свой шаг, остановившись у штукатуреной стены, разом поглядели наверх.

– Сажени полторы будет, коли не больше – озабоченно шепнул Тиличеев. – И стена гладкая, ни тебе выступов, ни лепнины.

– Извольте сюда, Алексей Афанасьевич! – в тон ему ответствовал старичок. – Тут глыбы снежные свалены, что от постройки катальной горки осталися… Марья Спиридоновна два десятка мужиков приказала пригнать, дабы горку к Святкам изготовить. Они поначалу снежных глыб нарезали, где снег плотнее улежался, а уже после их укладывали в самую горку, и водой для склейки поливали. Глыб с запасом наготовили, вот туточки остатние сложили, за домом…

Две закутанные фигуры принялись волоком подтаскивать снежные кубари к стене дома, громоздя их одна на другую.

– Хватит, достаточно… – Алексей Афанасьевич сноровисто взобрался на сооруженную подставу, опираясь на плечо Мордюкова. – А ну, как Софья Андреевна либо к гостям вышла, либо напугается так, что прислугу кликнет?

– Сие уж от вас зависит, господин рыцарь, от вашего умения и старания… К гостям ее, лапушку, не велено выпускать, взаперти приказано содерживать, покуда не согласится в замужество идти, сведения на сей счет верные имею. Да вам главное на нее самую поглядеть, мы же с вами уславливались!

– Верно… – взобравшись на самый верх, под неярко светящееся оконце, прошептал Тиличеев – надо же хоть поглядеть, стоит ли на такие безумства пускаться…

Он переместился ближе к стене, сторожко переступая по скользкой обледенелой верхушке сложенных одна на другую снеговых глыб, взялся руками за оконный выступ, прильнул лицом к стеклу.

За окном без всяких занавесов по ту сторону небольшой, невысокой комнаты, горела свеча в медном шандале на простом деревянном столике, возле кровати под вязаным покрывалом. Вполоборота к окну виднелась женская фигура в чем-то белом. В полутьме хорошо различалась лишь толстая светлая коса, чуть не до полу свисающая, да укрытые платком плечики, над которыми грустно склонилась русая головка. Раскрытая книга лежала на столе, никем не листаемая, а сама хозяйка комнаты сидела неподвижно, обхватив себя за локотки. Алексей Афанасьевич, готовый было постучать в заиндевелое стекло, замер, разглядывая девушку, о которой он столько узнал, самоё ее ни разу до тех пор не видав.

Он осторожно пошарил рукой в теплой перчатке по оконной раме, пытаясь нащупать какую-нито щель, но ничего не обнаруживалось. Рама стояла сплошная, зимняя, из тех, что ставят на окна осенью и снимают только по весне. От дыхания стекло затуманилось, очертания девушки потеряли четкость, словно расплылись. Тиличеев протер неровный кружок в оконце, приник к стеклу поближе. Он уже собрался легонько стукнуть, как девушка сама подняла голову и увидела совсем близко от себя чужого человека.