– Напиток этот снимает красноту глаз, обостряет зрение. Избавляет от шума в ушах, от головокружения, от мелькания в глазах. При частом втирании помогает при болях в суставах, особенно коленных. Хорошо помогает при подагре и бледной немочи. Улучшает память, вострит ум, развязывает язык. Облегчает засыпание и дает веселые, приятные сны. Человек робкий при регулярном умеренном применении становится смелее…

– Мою аптечку можно выбрасывать к чертовой бабушке – шепнула Елена Степановна, наклонившись к Ане. – Я полагаю, это все про тот же арманьяк. Уж скорее бы попробовать дали!

Чтение продолжилось, подтвердив правоту предположений Елены Степановны. Праздновали юбилей того самого документа, что хранился в Ватикане.

– Сейчас бы это назвали рекламой лекарственного средства… А что, ничего, очень даже! Сколько там, сорок болезней вылечивает? Проверим!

Она привстала, чокаясь бокалом с подошедшим мэром и обмениваясь поклонами с другими гостями. Мэр наклонился над рукой Ани и что-то сказал. Моник перевела:

– Господин Мартен говорит, что никогда в жизни ему не приходилось видеть такой красивой девушки. Он полагал, что они существуют только в кино или в рекламе.

Гости засмеялись, мэр поцеловал Анину руку и ушел, сорвав очередные аплодисменты.

– Как вам наш любимый напиток? – поинтересовалась Моник. – Рада, что вам понравилось. Пробуйте угощение, в Гаскони лучшая кухня во всей Франции.

Аня понемногу освоилась, оглядываясь по сторонам. Должно быть, местный напиток действительно обладал кое-какими из перечисленных свойств. Солнце повернуло на закат и теперь столики оказались в тени, отбрасываемой постройками. В воздухе стоял запах скошенной травы и дикой розы, кусты которой густо облепили все замковые строения. Аня потрогала старый медальон, который сегодня не стала прятать под одеждой. При известной доле воображения его стертые, слегка погнутые лепестки можно было сравнить с цветками дикой розы.

– Пойду к детям наведаюсь – поднялась Елена Степановна. – Эх, найти бы какого старичка из местных, да поселиться здесь, и ничем не интересоваться, кроме погоды и видов на урожай! Не надо, посиди, я сама управлюсь – обернулась она к Ане, уходя.

Аня поправила на плечах палантин. Потом обернулась в сторону построек и слегка вздрогнула: на верху небольшой каменной лесенки, заросшей все тем же кустарником с цветущими розами, стоял Оливье и чуть смущенно улыбался. Он спустился, непринужденно поклонился и подал руку Ане, приглашающе куда-то показывая.

Она оглянулась на гостей – в их с Оливье сторону никто не смотрел, все слушали очередной тост, с готовностью подняв свои бокалы. Оливье что-то сказал и взял Аню за руку, уводя к башне, на вид более старой, чем другие постройки. Обойдя крупные, неровно обтесанные камни, замшелые у основания, он первым вошел, отворив неприметную дверцу из темных некрашеных досок. Наверх вела крутая каменная лестница с изрядно потертыми ступенями, неровными и узкими. Лестница изгибалась, закручиваясь в спираль, заставляя прикасаться к прохладным шершавым стенам, в которых через равные промежутки были закреплены кривоватые, кованные вручную железные кольца, тронутые ржавчиной. Должно быть, прежде сюда вставлялись факелы – кое-где различались следы копоти. Становилось все темнее, пока Оливье не нашарил старомодный выключатель с тянущимися к нему толстыми старыми электрическими проводами, проложенными поверх каменной кладки. Еще один-два поворота по лестнице, и она закончилась, выведя на просторную площадку, превращенную в комнату. Пол и потолок были зашиты широкими досками, которые при ходьбе слегка прогибались. Через узкие окна-бойницы скупо проникал солнечный свет, освещая небольшой стол с компьютером, деревянную полку с книгами на стене и множество других книг, которым не хватило там места. Они лежали стопами на полу, в оконных проемах и в ногах чего-то, похожего на кровать, небрежно накрытого узорчатым покрывалом.