Он с досады крякнул, отшвырнул одеяло, сел на постели, поковырял в ухе, поелозил ногами по полу в поисках тапок, потом встал, накинул свой знаменитый флисовый халат с драконами на спине, мельком взглянул на заоконную жизнь и, сопровождаемый бестолково снующим под ногами фокстерьером, спустился на первый этаж. Жизнь богемного фотографа предполагала, помимо прочего, и некие светские обязательства – тут уж ничего не поделаешь, да. Костя посмотрел на специальный экранчик рядом с дверью, нажал кнопку и громко сказал в экранчик: «Файф минат, плиз». Почему он сказал по-английски, он и сам не понял. Такое с ним иногда бывало. Люди с той стороны слегка угомонились, перестали трезвонить и отошли от двери – видимо, покурить. Фокс остался у двери. Его явно бесило, что кто-то потревожил хозяина, и он так активно гавкал в прихожей, что его аж подбрасывало.

Костя сходил до туалета, стравил давление, потом слегка побрызгал в лицо водой (типа умылся), надел свой любимый домашний свитер, налил в собачью миску свежей воды, заглянул в кухню – там висели часы («О, уже почти двенадцать, однако…») и только потом вышел за дверь окликнуть пришедших к нему (взяв предусмотрительно фокса на руки). Делегация, как выяснилось, была в этот раз невелика – парень и девушка. Вернее – девушка и парень, если их расположить по степени важности. Девушка была слегка постарше, и похоже, будет спрашивать, а парень – фотографировать. Во всяком случае, так можно было подумать по их снаряжению. В том смысле, что девушка была сама по себе, в плиссированной юбочке и в симпатичной курточке, а у парня, одетого в какой-то камуфляж балахонистого вида, на шее висело нечто громоздкое с телевиком. Зачем был нужен сейчас телевик, Костя не очень смог сообразить, но не стал спрашивать. Молодые люди мялись и топтались в прихожей, ожидая тапок и указаний, куда им пройти.

– О! Фотограф будет фотографировать фотографа фотокамерой, – сказал Костя, как ему казалось, свежий каламбур. – А чем трудитесь-то, любезнейший? – слегка насмешливо спросил он парня. От ночных видений уже не осталось ни малейшего следа, и Костя решил, не теряя времени, захватить инициативу и не создавать гостям расслабленности в предстоящем разговоре. Юноша покрылся пятнами и промямлил:

– Э-э-э, «Пентакс», папаша…

– Ну-ну, – загадочно сказал Костя. – Коли «Пентакс», тогда пойдём на кухню, больше вариантов нет, – он хмыкнул, ногой подтолкнул своим гостям три разнокалиберных тапка со следами явной пожеванности (четвертого так и не нашлось) и сделал приглашающий жест рукой. Пускай они пока делят тапки и попутно обдумывают, как кухня связана с «Пентаксом»… Костя не стал их ждать, прошел на кухню, закрыл там форточку и поставил чайник на плиту. Вскоре в кухню подтянулись и гости, уже раздевшиеся и каким-то неясным для Кости образом поделившие-таки предложенные им тапки…

– Ну что, бахнем по чайковскому для начала? Свеженького, а? – преувеличенно бодро спросил Костя, погромыхивая чашками в стенном шкафу.

– Спасибо, не откажемся, – за обоих ответила девушка и понимающе посмотрела на Костину физиономию, на которой, судя по всему, все ещё проступали следы вчерашнего. Парень только кивнул. Со стороны было видно, что парень нервничает, хотя ничего особенно волнующего не предполагалось.

Костя на миг завис, с трудом соображая, какой же сегодня день и, соответственно, какие чашки надо выставлять. Тут дело было в том, что у Кости, да, впрочем, и у многих иных убеждённых гедонистов, для воскресных дней были особые чашки. Это и кофе касалось, кстати, тоже. Костя не переваривал, когда люди сами себя не уважали настолько, что всегда организовывали себе чай или кофе в одной и той же чашке, безотносительно ко времени года и дню недели. Он считал это не то чтобы кощунством, но явным проявлением слабоумия. Поэтому он держал для будней чашки попроще и особые чашки для воскресных дней. Те, которые для выходных, были, конечно, понаряднее, располагали к неспешности, созерцательности. К ним полагалось варенье и, опционально, томик стихов (это для особо хороших дней). Ну а для будней – подойдет и простой стакан, понятно. Главное, чтобы был ухватистый. И это у Кости было на уровне инстинкта, это в него заложил отец, пока ещё был жив. Да, возможно, во всем этом был ещё налёт пижонства, даже наверняка, но почему бы и нет – кто осудит маэстро за милое чудачество? Короче, как вспомнил Костя, сегодня была суббота, и потому пришлось выкатывать свой коронный наборчик для чая.