– Не препарируем без охлаждения, – посмеялся Юра, – а теперь хочется. Да я же вижу, что ты ничего не понял. Ты даже не слушал, у тебя лицо потерянное было. О чём думал?

– Ни о чём.

– О чём-то думал, но врёшь. Ты не только безответственный студент, но и врун? – подшутил Юра. Тору, не настроенному на шутки, вдруг захотелось дать ему увесистый подзатыльник.

– Ни о чём важном.

– Уже не «ни о чём», а «ни о чём важном», прогресс, – прокомментировал Юра, – а дальше?

– Ни о чём важном, что могло бы тебя касаться, – сказал Тору, но в следующее мгновение подумал, что был слишком груб. Повезёт, если Юра не обидится, хоть он и не из обидчивых. Меньше всего Тору желал начинать разборки и перепалки, но для того, чтобы их избежать, у Юры было так мало чувства такта…

– Понял, не лезу в твою частную жизнь, – затолкав в рот остатки бутерброда, Юра поднял руки на уровень груди, – сдаюсь.

«Это же такая дешёвая манипуляция, – подумал Тору, – но почему теперь так хочется ему всё рассказать? Он же на это и рассчитывает. Но почему я не должен говорить? Разве я вспомнил что-то плохое? Я могу не упоминать всё, чтобы не быть в глазах Юры мерзавцем, а в своих – безвольным и ведомым слабаком».

– Ты так напрягся – сейчас пар из ушей полезет.

– Юр, обещаешь не считать меня сумасшедшим? – спросил Тору. Голос его слился с шорохом смятого пакета.

– Что? – Юра забросил рюкзак на плечо и, потянувшись, встал. – Конечно, я же уже считаю тебя сумасшедшим.

– Мне нужно с тобой поговорить. Я был не прав, прости. Это правда важно.

– Я весь внимание, – посмеялся Юра, остановившись.

Тору не решался заговорить: Юра всем видом показывал насмешливую незаинтересованность. Носить в себе тяжесть мыслей было невыносимо: Тору по-настоящему хотел, чтобы первым человеком, наяву узнавшим о тайне его прошлого, стал именно Юра, но было ли правильным взвалить на него этот груз? Если бы он мог ещё раз обсудить всё с Юмэ…

– Это серьёзно, – нерешительно начал Тору. Ему казалось, что слова, которые должны были быть твёрдыми, звучали как разболтавшиеся кукольные шарниры: из них выходил лишь невнятный скрип, и, без сомнений, никто никогда не придаст им значения. – Там будет немного криминала, но это не так важно. Или важно, но не настолько, как то, что я, наверное, совсем безнадёжный дурак. Ты когда-нибудь общался близко с человеком старше тебя лет на…двадцать? Чтобы прямо с доверием и секретами. Как с другом, в общем. Было?

– Страшно, – нарочито загадочно произнёс Юра. Тору вновь захотелось огреть его чем-нибудь тяжёлым. – Криминал и загадочные дядьки, стоящие доверительные отношения с детьми. Не знаю, как у вас, а в России за такое сажают и правильно делают. Но как-то всё равно не интригует. Каневский лучше говорит. Из тебя писатель был бы так себе.

– Ладно, забудь тогда, – с трудом проглотив комок стыда и досады, отмахнулся Тору. Как ему в голову вообще пришло говорить об этом с кем-то? Безнадёжный дурак.

Юра был праздником, безалкогольной вечеринкой по выходным и прогулянными занятиями. Юра был отличником и точно стал бы хорошим врачом: никто в группе не держал в руках инструмент так же легко, как он, и никто не предполагал диагнозы с такой же точностью. Юра был субботней ленью и точно не был тем, кому хватало времени на погружение в мусор чужих и, наверняка надуманных, на его взгляд, проблем. Разве не совестно было портить его солнечную беззаботность грязью дождливого прошлого?

– Нет-нет, ты уже продолжай, – вдруг сказал Юра. Тору ему не поверил. – Ты плохой писатель, но разве я похож на плохого читателя?

– Да ладно, я правда не знаю, что сказать, – Тору почувствовал, как кровь прилила к мочкам ушей и тотчас прикрыл их растрепавшимися волосами. Рука в кармане халата сжала скомканный медицинский колпак. Захотелось взвыть. Так сильно захотелось исчезнуть.