– И вот взяли, а играет неплохо, кстати. Кириллом зовут. Очень прилично играет. Говорю ему в шутку: «Киса, скажите мне, как художник художнику, вы играть умеете?» А он не знает, прикинь! «Двенадцать стульев» и не читал, и не смотрел. Не знает!

– Да, интересно…

– Они – инопланетяне. Вот серьезно. Фильмов наших не смотрели, живут в интернете. Таких друзей то ли нет, то ли не особо нужны ему. Может целыми днями в кабаке торчать. Да, уехать должен по лету. В Чехию на режиссёра поступать. Музыка не главное, в общем. Хотя играет очень прилично.

– И это тебя гложет, что какой-то немузыкант может хорошо играть?

– Нет, не это… Не это…

Шопен, Шопен с талой водой пополам… Помимо того, что всё самое хорошее уходит, удержать невозможно. Да вот же – уходит ВСЁ. Вообще всё. И плохое, и хорошее. Через десять лет и не вспомнишь.

– Понимаешь… Вот я поговорил с Мишкой-старшим. Ну, с Мишкой, помнишь – лопоухий такой, ездил откуда-то с Павлова но концерты рок-клубовские. Чуть ли не с риском для жизни…

– Да ты пять раз говорил, что он твой босс теперь.

– Да. Точно… Ну так вот, поговорил – зачем бросаешь бар? – Похрену, бросил всё равно. А когда-то в рот заглядывал…

– Рок-клуб кончился в конце восьмидесятых. И в рот он заглядывал тебе тогда же. Всем вам. А сейчас двадцатый следующего века.

– Ну да, да… Потом сын Мишкин, тоже Мишка, кстати, берет Кирюху. Увольнять никого нельзя, условие ему отец поставил, так он принял наоборот! А смысл-то! Тот же смысл. Я знаешь, чувствую что? Старость как приходит обычно – болячки там, маразм, суставы хрустят. А у меня как бы… потеря дееспособности. Вот вчера всё мог ещё. А сегодня нихрена от тебя не зависит. Вообще нихрена.

– А ты раньше сильно дееспособный был, видимо?

Как-то не уследил. Что Юлия-то раскалялась во время тирады моей. Всё больше и больше. Шопен ещё витает, витает в воздухе… Как же его? Вот, ноктюрн ми бемоль мажор, вспомнил, надо же. Можно его переложить на бас, вполне можно. Правой рукой если теппингом, по грифу непосредственно, как бы аккомпанемент, а основную тему пустить одной левой… Только зачем? С классиком тягаться – дело неблагодарное. Только и будет радости, что все Моцарта в одежде играли, а ты без панталон. Всё, всё пройдет… Шопен останется.

– Когда мы по баракам жили этим, да по гаражам под потолком? Ты дееспособен был? Всё искал что-то… Что искал-то, а, Анохин? Ладно бы подвижник там был, монах, имел великое всепоглощающее дело… Или, может, имел?

– Я играл.

– Ну так и он играет. Молодой твой.

– Я не так играл.

– Какая разница, нахрен, как ты там играл! Пейджем не стал?

– Пейдж – гитарист.

– Ну или кто там у тебя в кумирах?

– Нет. Не стал.

– Так вот надо было тогда просто жить! Чтоб жена с сыном не мыкались по чужим углам…

– Ты ж сначала ушла, а потом уже Никита…

– Ух ты, вспомнил! Что сына после развода родил.

– Я ж предлагал тебе…

– Что предлагал? Втроём по съемным углам? Короче, ладно. Ничего кроме ругани у нас не получится. Просто подумай – сильно ты был дееспособным, вообще по жизни?

– Угу. Подумаю. Ты куда сейчас?

– Здесь остаюсь. С Александром встречаемся.

Вот как. И соусник ему в подарок, очевидно. Не, ну всё правильно.

– С Александром – это да… Ну, я пошёл.

– Автобус в той стороне.

Всё правильно, да. Если у тебя нет машины – езди на автобусе. Принципиально. Никто тебя не обязан возить везде. Могут у людей и свои дела быть. Александр, например. Македонский. Пришёл, увидел, отымел. Надо же, никогда не было интересно, а тут вдруг стало. Какой ты, Александр? Саня, Санёк, высокий, низкий, богатый, бедный… Нет, понятно что богатый, но кто-то одевается в стиле «кич», а кто-то скромно. А ты как? Забавно… Вот так люди находятся в разных слоях жизни, и слои эти не смешиваются, и будет идти навстречу и не узнаешь в жизни. Кто? Вот этот? С цветами должен быть? Да ну, давно уже встречаются, какие цветы… А может быть этот? Или этот?..