Варя смотрела на сало и хлеб и вдруг разрыдалась. Впервые за последние 5 дней разрыдалась, а до этого не могла, все внутри от боли разрывалось, тяжелело, слезы накатывались на глаза, но не лились, не падали, а просто жгли, резали глаза.

– Ты чего? – бросилась к ней Агата, – Хочешь кашу? Да ешь, пожалуйста! Просто в такие холода в деревне стараются больше мяса есть, жира. Но не хочешь – не ешь, чего ты?

Варя обняла крестную, но не смогла из-за рыданий произнести ни слова. Кажется, Агата и здесь поняла, что причина Вариных слез – не еда. Она гладила ее по спине, голове и приговаривала: «Поплачь, поплачь, будет полегче, не держи в себе, моя хорошая».

За такой сценой их и застал дед Петрович. Который не растерялся, а присел с другого края стола и сказал:

– А чего ж вы не сказали, что не чай надо нести, а что покрепче? Чаем тут, вижу, дело не разберешь, – уши на его шапке снова дрогнули, как бы подтверждая сказанное хозяином.

– Ничего тут разбирать и не надо, дед Петрович, – не переставая прижимать к себе крестницу, сказала Агата.

– Да я еще вчера понял, что не просто так посреди зимы вы в нашу глушь приехали, – кивнул Петрович, – так и Ивану и сказал. Что случилось-то? От кого бежали? Если укрыться надо, то можно в погребе. У тебя здесь погреба-то и нет, наверное. Так напротив меня, в доме сохранился. Во, какой прочный был: дом развалился, а он стоит – хоть бы хны. Можно туда вещи перенести да продукты и продержаться там, сколько надо. У меня есть маленький генератор – отопиться можно, одеяла соберем, какие есть. Чего рыдаете-то, не такое еще переживали, прорвемся, девки!

– Спасибо, Петрович, но не гонится за нами никто, не от кого прятаться, – вздохнула Агата.

– А чего тогда рыдаете? – допытывался дед.

– Варвара родителей потеряла, вот сюда отдыхать и попросилась, с мыслями собраться, – пояснила Агата.

– А, вон оно что! – Петрович немного помолчал. – Заваривай тогда чай – лечить душу будем. Я же тебе сегодня сразу сказал, что больная она – душа у нее болит, – Агата отошла к печке заваривать чай, а дед Петрович обратился к Варе, – Ты знаешь, чем мы в нашей глуши души лечим? – Варя посмотрела в его не по-стариковски ярко-голубые глаза и вытерла слезы, шмыгнув носом. – Так чаем и лечим! Он же у нас на травах! Попьешь горячего свежего чая денек, а потом уже и кажется такой страшной проблема, понимаешь, что жизнь идет, жить надо: печку топить, собаку кормить, теперь вот Ивана еще. А кто же их без меня накормит? Как они без меня? Значит, нужен я пока здесь, значит, лечусь, встаю и живу дальше. Родители – это, конечно, важные люди, – при этих словах Варя опять захлюпала носом, а Агата бросила на соседа укоризненный взгляд, – Но жить надо дальше. Когда придет время, встретишься с ними там.

– Давайте чай пить – уже заварился, – предложила Агата, доставая кружки, печенье, закидывая дрова в печь. – Так откуда у тебя этот парень появился? – спросила за столом женщина.

– Это мне подарок на Новый год, видимо, – усмехнулся дед Петрович. – Или наказанье за что-то, – добавил он хмыкнув. – В общем, расчищал я дорогу на своем тракторе – до нас по-прежнему, не чистит никто, а ждать, пока охотники накатают – долго. Так вот, еду обратно, смотрю – в сторону нашей деревни парень идет, а потом присел прямо на обочине. Сначала я думал, что это охотник. Но потом пригляделся: ни машины, ни ружья при нем нет. Остановился я рядом, спрашиваю, куда идет, не нужно ли подвезти, а он рукой только махнул в сторону и дальше сидит. Я ему говорю: «Садись, подвезу!». Он залез. Едем. А он отогрелся, затрясся весь от холода. Я на него свой тулуп набросил, он замотался вот как ты, – Петрович посмотрел на Варю. – Привез я его к своему дому, спрашиваю, куда надо, а он мне: «Можно я у вас поживу немного, а то мне идти некуда». Так я его пустил – что мне, жалко места, что ли. А так и поговорить есть теперь с кем, и подсобить, если что.