С одной стороны, международные соглашения сыграли роль в построении связей: движение финансов, товаров, технологий, информации и рабочих беспрецедентно.

Только вместо заявленного симметричного мира, где каждый найдет свое место, подлинные планы предполагали иерархию, где места не ищут, а определяют. Именно под это настроены соответствующие механизмы.

Институты действительно стараются, используют все доступные им способы поддерживать «порядок, основанный на правилах». Но, как головы знаменитостей в аквариумах из «Футурамы», болтать могут, что-то делать – нет.

Колониальная система уже рухнула под весом очевидной несправедливости, для ее обновленной версии недостаточно словесных интервенций. Необходимо наличие неоспоримого противовеса, способного поддерживать миропорядок весомыми аргументами. Кем-то вроде военного гегемона.

Мировой гегемон

Декларация независимости мятежной североамериканской колонии, отвергая феодализм и вводя неотчуждаемые права человека, всерьез закладывала принципы нового мира. Пусть качество первых переселенцев оставляло желать лучшего (авантюристы, неудачники, нищеброды и беглецы), но пересечь ради второго шанса океан – вполне себе признак пассионарности.

В XIX веке за год в Новый Свет приплывало до 200—500 тысяч новых граждан. Отсутствие рамок в осваиваемых землях, препятствий наследных элит и минимальное вмешательство правительства, трудовая этика и дисциплина ранних протестантов, целый неосвоенный континент – всё вместе это создало краткий период, когда инициатива и усердие не просто давали результат. Они шли по разряду «Вложил доллар – выручил сто».

Всю предыдущую историю люди вкалывали, начиная с детских лет. Но именно в Новом Свете установка «Обрести счастье может каждый, а главный инструмент – упорный труд» имела зримое подтверждение. Это сотни тысяч построенных с нуля фермерств, ранчо, угле-, золото-, лесо- и нефтедобывающих компаний, торговых и промышленных империй или просто небольших, но личных лавок.

Когда истории успеха прямо перед глазами идут потоком, опьяняющему желанию их повторить сопротивляться невозможно: сама среда воспроизводила дух инициативы и предприимчивости.

К началу XX века американский промышленный суперкластер на свежих рудных и угольных месторождениях протянулся на треть континента. Четверть граждан буквально стояли за фабричными станками. При этом отнюдь не угнетались. Генри Форд сжато отметил отношение к своим рабочим: те, кто собирает машины, должны зарабатывать столько, чтобы их же и покупать.

Штаты достигли эталона в 1950-е, когда доход в $100 000 делал среднего американца самым благоустроенным человеком в истории.

Геополитическое положение также благоприятствовало переселенцам. Помимо англичан или испанцев, которым еще надо было до американского континента доплыть, агрессивных соперников сопоставимого размера не было. «Доктрина Монро» в течение всего XIX века поощряла взаимный изоляционизм, ограничивая зону интересов сугубо своим полушарием.

Решение президента Вудро Вильсона вмешаться в европейские расклады в 1917 году вызвало у всех ступор. Военная история у свеженаселенного континента была куцей, а иммигранты прибыли в Новый Свет отнюдь не за тем, чтобы плыть обратно в форме цвета хаки и воевать в траншеях с Германией.

Стать участником конфликта на тот момент не выглядело удачной идеей и в плане экономики. Будучи нейтральными, США поставляли товары всем сторонам и колоссально на этом поднялись: ВВП за четыре года вырос на 40%, производство – в 2,7 раза. Страна не только закрыла прошлые долги, но еще и выдала $15 млрд внешних займов.