Миула со злостью выдернула из-под священника коврик, забрала лопатки и побежала за Янарой и Дирмутом.

Проводив их взглядом, отец Ольфий поманил служку пальцем:

— Ещё раз встрянешь в разговор — отлучу от церкви. А теперь иди отсюда!

В одной руке взвесил обруч, в другой — бусы и засвистел под нос весёлую мелодию.

5. ~ 5 ~

Возле овчарни в одном из загонов в поте лица трудились стригали. Помощники из крестьян связывали овцам ноги и укладывали на деревянные настилы. Грузили руно на тележки, а остриженных, дрожащих от страха овец отводили в другой загон. Там овчары осматривали кожу животных, присыпали золой раны и царапины и костерили почём зря мастеров.

У колодца мужики перебирали шерсть. Более ценную, срезанную с боков и спины, складывали отдельно. Засучив рукава, бабы промывали руно в корытах и ковриками расстилали на домотканых холстах. Дети взлохмачивали слипшиеся пряди, чтобы сохли быстрее. Мамки варили на кострах похлёбку и скоблили сколоченные из тесин столы. Их младенцы пищали здесь же, в ивовых корзинах.

Сидя верхом на изгороди, Бертол пристально следил за стригалями. Удерживая овец одной рукой, те ловко орудовали специальными ножницами, снимая с животных руно как шубу.

— Вот ты где! А я тебя везде ищу, — произнёс Дирмут и встал на нижнюю жердину. — Кто лидирует?

Бертол указал в глубь загона:

— Вот тот, молодой. Видишь? У него рубаха на спине порвана.

Дирмут забрался ещё выше.

Бертол посмотрел на него с опаской:

— Не свались.

Держась за плечо брата, Дирмут пробежал глазами по согнутым спинам стригалей:

— О! Теперь вижу.

— Его помощник недавно увёл тридцать вторую овцу.

— За один день?

— Да ты что! Смеёшься? За два дня. Стригаль не местный, пришлый. Сколько здесь сижу, он ни разу не разогнулся. Если и завтра будет так стричь, дам сверх обещанного две серебряные «короны».

— Одну дай сегодня, — посоветовал Дирмут. — Завтра он будет работать в два раза быстрее.

Бертол усмехнулся:

— Ага. И начнёт в спешке резать овец. — Подозвал овчара. — Спроси у помощника батрака, сколько овец тот поранил.

— Ни одной, милорд, — ответил мужик, рукавом утирая со лба пот. — Сам за ним слежу. Уж больно хорошо стрижёт. Шкура у животинок одно загляденье: гладенькая, будто наждачным камешком потёрли.

Отослав овчара, Бертол произнёс:

— Сделаю, как ты сказал. Только награжу не за быстроту, а за аккуратность.

Держась за брата, Дирмут посмотрел по сторонам. Сзади топтались четверо стражников, отвечающих за безопасность принца и герцога. Занятые работой крестьяне, уставшие и потные, нет-нет да и поглядывали на столы, на которых появились плошки и корзинки с хлебом. У колодца разговаривали дядя Бари, тётка Рула и её муж, деревенский староста. Втянув шею в плечи, Дирмут слез с изгороди.

Он на дух не переносил тётку Рулу. Если дядя вёл себя по отношению к племянникам почтительно, то тётка чмокала и тискала их на виду у всех. Дирмута так и подмывало поставить её на место. Он не понимал, почему у мамы — умной женщины с утончёнными манерами — такая невоспитанная сестра.

Всякий раз тётка Рула сокрушалась, что не может пригласить мальчиков в гости, поскольку ютится с семьёй в халупе и стыдится своей нищеты. Её слова вызывали в душе Дирмута волну негодования. Тётка лжёт! Её супруг — староста деревни, а старостами становятся только зажиточные крестьяне. Дирмут видел на ней колечко и бусы с малахитом, купленные дядей Бари у посетившего замок коробейника. Разумнее подарить Руле мешок муки, но, похоже, «нищая» сестрица нуждалась в побрякушках больше, чем в хлебе.

Дирмут придвинулся к брату:

— Ты знал, что мама провела детство в монастыре?