Зияеддин, слушая рассказ Нуреддина, на секунду представил себя на поле боя, вместе с солдатами. Играет на давуле, воодушевляя и поддерживая. Как единое целое, они ведут страну к победе под белой луной на красном полотне. Оркестр играет, выстрелы вторят, эхом отдаваясь по округе. А турецкие солдаты идут вперёд, непобедимые и великие. И «Мехтер» как свидетель, как опора, как предвестник пришествия непобедимой армии. Слава об оркестре, внушающем страх противникам, как когда-то слава о воинственной нации, облетает весь мир. И слово «Мехтер» становятся синонимом великой музыки. И он – часть такого величия. Но всё это – лишь мечты. Член Династии, ставший доктором, и член Династии, ставший, практически, бродячим музыкантом – не одно и то же. Не поймут. Не примут. Даже если воспринимать военный оркестр «Мехтер» как неотъемлемую часть армии – это не одно и то же, что быть солдатом. Да и слишком поздно менять что-то. Слишком поздно. Зияеддин с завистью смотрел на восемнадцатилетнего Нуреддина, перешедшего на рассказ о личных боевых подвигах. «Если бы мне было восемнадцать лет. Да даже тридцать! Я бы мог изменить всё, жить по-другому. А сейчас – какой из меня музыкант? Я только и могу – писать песни, надеясь, что их когда-нибудь кто-нибудь споёт. Да собирать в своём доме музыкантов по вторникам. А сам…. Эх!» – тоскливо размышлял Зияеддин, ощущая, что радость ожидания предстоящего вечера притупилась. Если бы он мог – отменил бы не раздумывая. Но нет, всё готово. Приглашённые музыканты больше, чем он, ждали вторника, чтобы вновь собраться в кругу неравнодушных к искусству. Чтобы вновь помечтать всем вместе о чём-то новом, прекрасном и удивительном. Зияеддину, беззаветно влюблённому в музыку, только и оставалось, что мечтать.

***

Рабочий день заканчивался. Эльма уже ушла, не забыв навести порядок в кабинете. Зияеддин сделал последние записи в медицинских картах и потянулся за тёмно-серым пальто, напевая незатейливую мелодию, когда открылась дверь и вошёл ещё один представитель династии. Трое за один день. Параноик заподозрил бы заговор при таком стечении обстоятельств. Суеверный обязательно бы решил – это знак. Прочие бы просто задумались – странно, не правда ли? Но для Зияеддина это был обычный день. Принимать у себя, на работе или дома, самому навещать многочисленных родственников – не просто привычка, но и образ жизни для него. Зияеддин удивился бы другому – если бы за день пути пересеклись только с одним членом дома Османов.

– Племянник мой! – воскликнул Зияеддин, обнимая старшего потомка султана Мурада. – Давно не виделись! Как…

– Я не с добром, дядя, – перебил гость, нахмурившись.

– Ты заболел?

– Нет. Не я. Твоя дочь. Определённо не в порядке. Ты должен сделать что-нибудь. Хватит с нашей семьи позора из-за женских чувств.

Зияеддин растерялся, не зная, что ответить и как себя вести. Снять пальто, пригласить пройти и обсудить всё с самого начала или покинуть наконец-то этот кабинет и решить возникшую проблему в другом месте?

– Ты домой? Я отвезу. По дороге поговорим, – словно прочитав смятение Зияеддина, предложил внук султана Мурада, открывая дверь и пропуская дядю.

Нихад, рождённый во дворце Чыраган во время заключения всей семьи султана Мурада, отличался консервативностью. В то время как вся династия перешла на удобные, практичные и модные автомобили, Нихад до сих пор пользовался дормезом*10. Зияеддин сразу же накинул на ноги шерстяное одеяло, лежавшее на сиденье. Нихад дал сигнал извозчику и дормез, поскрипывая рессорами, двинулся в сторону дворцового комплекса Маслак.