– Неспокойные ветра дуют не только над Османской империей. Ныне вся Европа словно стог сена, которому достаточно небольшой искры – и вспыхнет пламя.

– Вот как? А почему ты хотел, чтобы меня позвали на это конгресс?

– Мне есть, что сказать вам. Надеюсь, что вы расположены выслушать?

Зияеддин проследил взглядом за Нуреддином. Молодой шехзаде уже оделся. С растерянным выражением лица Нуреддин присоединился к братьям, сев напротив большого окна. Зияеддин улыбнулся и взмахнул рукой, словно говоря: «Вот видишь, всё просто отлично! А ты переживал». И только когда Нуреддин улыбнулся в ответ, повернулся обратно к Бурханеддину.

– Конечно, брат мой. Я слушаю.

– Последние недели размышления не оставляют меня ни на минуту. Мы летим в пропасть, и погибнуть в ней или уцепиться за спасательную верёвку – всё только в наших руках. Оккупационные власти взяли под свой контроль все банки, фабрики, рудники. Нам уже ничего не принадлежит.

– Если ты хочешь обсудить политические решения нашего дяди, то в этом нет смысла. Вина за то, в каком состоянии сейчас страна и нация, на нём в той же мере, в какой и на моём отце, и на вашем.

– Отец делал всё правильно! Это младотурки во всём виноваты! Свергли отца, посадили вместо него вашего отца, брат, лишив его фактической власти. Они принимали решения, они управляли страной, доведя её до такого состояния! – воскликнул Нуреддин, ударив правой рукой по подлокотнику.

– Несомненно, можно также подметить, что в равной степени вина возложена и на каждого, кто смотрел и не вмешался, – заметил Бурханеддин. – Но я не об этом хотел поговорить. Нуреддин, не теряй самообладания. Есть вещи поважнее.

– И что же это? – с любопытством спросил Зияеддин.

– Наше будущее. Будущее династии, будущее каждого из нас. Сейчас во Франции проходит мирная конференция, где совет Антанты принимает решение и о нашем будущем в том числе. И каким бы ни было решение – изменчива жизнь. Может статься так, что придётся искать убежища. Нет смысла рассчитывать на верность и преданность людей, если она не будет восполнена золотом. Если мы вывезем часть драгоценностей и золота из страны и спрячем там, где никто не найдёт, и если наступит такое время, что придётся искать убежище, – нам будет чем отплатить за верность и преданность. И предстоящий конгресс по дерматологии – наипрекраснейшее покрывало. Конечно, Аллах может быть милостив к нам, да будет так! – и вывезенные ценности могут не пригодиться, но готовность ко всему, даже к самому худшему, должна присутствовать в каждом члене династии.

– Ты хочешь подстраховаться на случай бегства? Ты разочаровываешь меня! Разве этому учил нас отец? Разве таким он хотел видеть своих сыновей? – возмутился Нуреддин, показывая Зияеддину, что он впервые слышит подобное предложение.

Вот только Бурханеддин поднимал эту тему и после смерти Абдул-Хамида, и после смерти Решада. Всякий раз, когда умирал султан, даже сверженный за много лет до своей кончины, кто-то получал свободу. Это могло быть в прямом смысле, как произошло после смерти Мурада, когда дети и внуки, проведшие в заключении многие годы, получили возможность покинуть дворец Чыраган, бывший их тюрьмой. Дети Абдул-Хамида и Решада, не ограниченные физически, были лишены права выбирать то, что им по сердцу. Абдулкадира и Бурханеддина вынудили отказаться от возлюбленных. И если Абдулкадир, будучи бунтарём по натуре, до последнего отстаивал право любить не по приказу, а по велению сердца, то Бурханеддин, на первый взгляд, легко принял волю отца в этом вопросе. Но после смерти Абдул-Хамида, практически ровно год назад, он проговорился Зияеддину, что теперь ничто не мешает ему быть вместе с любимой. Кроме правил и порядков, которым они вынуждены следовать. «О чём ты?» – спросил Зияеддин тогда двоюродного брата. Бурханеддин лишь сказал: «Она вдова» и «Мы не сможем быть вместе в Османской империи». «Только Европа сможет принять нашу любовь», – заявил тогда Бурханеддин, впервые подняв тему вывода денег за границу. Несколько месяцев спустя, после смерти султана Мехмеда V Решада, Бурханеддин пришёл к Зияеддину со словами: «Теперь и вы обрели свободу следовать велениям сердца». И снова заговорил о том, что там, на Западе, это будет проще. Но Зияеддин и тогда не согласился, следуя веяниям сердца лишь слегка. Только по вторникам. В остальное время он – хороший врач, любящий отец, заботливый муж и разумный шехзаде. Всё, как положено, как ожидают от него, от представителя великой династии Османов.