– Если нашу землю оккупируют, что будет тогда, повелитель? Азан*7 не будет звучать в мечетях, флаг со священной луной не будет развеваться в небе. А самое страшное – родины нашей не останется. Родины, за которую пролито столько крови. Родины, на которой рождались наши солдаты, согласные умирать за неё по вашему распоряжению, повелитель. Османская империя, ставшая целью покушения, – вот причина, ради которой все мы готовы к войне под флагом нашего халифата.

– Видя бесконечные войны с самого детства, я всегда думал, что, если бы это зависело от меня – ни одну бы не начинал. А сейчас ты говоришь, что я должен сам отдать приказ на продолжение военных действий несмотря ни на что? Я так не смогу! – голос Вахидеддина сорвался, отказываясь произносить слова.

– Я просто помню Плевну. И вас, повелитель, помню. А вы?

Пронзительный взгляд голубых глаз под серовато-белыми бровями, лёгкий укор в словах. Помнит ли он?! Вахидеддину в те дни уже исполнилось семнадцать лет. И для него это была первая война, увиденная своими глазами. Без прикрас. Без преданий и легенд, призванных вдохновлять. Без фальши и обмана. И он испытывал парализующий страх и ужас. Хумаюну в те дни было уже за тридцать. Бравый солдат, чувствующий себя живым только во время боя, он поддерживал юного шехзаде с поистине отеческой заботой. Турецкие войска, что было сил, отбивались в захваченной Плевне. Но Осман-паша, получивший звание Гази – «непобедимый», отдал приказ: удерживать войска противников у города как можно дольше, сделав себя приманкой. Русские войска, безуспешно пытающиеся пробиться в город, не проходили дальше, давая возможность туркам набраться сил и подготовиться к другим сражениям. «Что значит проиграть битву, если мы выиграем войну?» – говорили тогда солдаты в Плевне. А Вахидеддин предлагал другой вариант. «Надо прорываться прямо сейчас! Пятьдесят тысяч против 122 тысяч – это безумие. Но лучше пятьдесят тысяч станут шахидами*8, чем умрут в блокаде и плену», – снова и снова доказывал он. «Да что ты понимаешь в стратегии?» – смеялись над ним. «Не ваше это дело, шехзаде, думать о сражении. Пойдите лучше, отдохните», – отмахивались от него. Когда предложение Вахидеддина услышал Осман-паша, он серьёзно заметил: «Если станешь султаном – не забудь эту решимость. Она лучшее, что есть в тебе». Но приказ не отменил. Турецкие солдаты недолго продержались в блокаде. Истощённые голодом и болезнями, почти все они были взяты в плен. А война проиграна.

«Не забудь эту решимость», – сказал султану когда-то великий полководец. Сорок лет прошло – конечно, забыл. Но, видимо, пришло время вспомнить.

– Что ж, война – так война, – проговорил Вахидеддин, скорбно сжав губы.

Совет не торопиться с официальным отказом признать подписанное триумвиратом перемирие дал Абдулкадир. «После полученного приказа о демобилизации армии от Энвера-паши многие наши солдаты сдали оружие. Если наши противники узнают о том, что мы не признаём завершение войны на тех условиях, что есть в этом перемирии – живыми наши солдаты не доберутся», – заметил шехзаде. Послы стран Антанты настаивали на скорейшей ратификации. Вахидеддин объяснял свою медлительность отсутствием сформированного правительства. «Как вы знаете, люди, руководившие страной на протяжении последних лет, сбежали, не оставив после себя замену. Нам нужно провести выборы, и уже тогда…» – заискивающе говорил султан послам. А сам несколько раз на дню интересовался, как проходит возвращение солдат с фронта.