Дворец погрузился в весёлые разговоры, громкий смех и празднование. Тем же занимался и весь Константинополь. Люди радовались концу войны, готовились к возвращению родных с фронта. Вахидеддин с удовольствием наблюдал за происходящим и впервые за три месяца чувствовал себя счастливым и спокойным. Это продолжалось ровно три дня – до тех пор, пока ему не принесли перемирие на ратификацию*6.

Ночью произошло то, чего добивался султан в течение последних месяцев. Триумвират пашей, вместе со своими верными сторонниками, покинул страну. Они бежали под покровом ночи, столкнув перед этим Османскую империю в пропасть. В столицу доставили условия перемирия. По распоряжению триумвирата пашей их зачитывали на площадях. Улыбки на лицах людей сменялись гримасами боли и огорчения. Разве это конец войны, когда над городами их родины будет развеваться чужой флаг? Разве можно соглашаться с тем, что некогда великую страну собираются поделить между собой государства-победители? «Мы строили железные дороги своими силами. Мы создавали корабли, не жалея себя, а теперь должны добровольно отдать их кому-то?!» – кричали люди. «Как это – позволить распоряжаться им во всех морских портах?» – со слезами на глазах произносили старики. «Они забирают наши земли, а вы говорите, что мы должны и души им отдать!» – возмутился народ, услышав, что турецких военнопленных, по условиям этого перемирия, не освободят. «Африка – под оккупацией, Индия – под оккупацией, Кавказ и Балканы под оккупацией. Все мусульманские страны под оккупацией! Была единственная надежда на нас, на турков, что мы защитим Ислам», – бормотали люди.

Город заполнился волнением, скорбью и призывами не сдаваться. «Что будет дальше?» – то и дело задавали вопросы Вахидеддину и члены династии, и придворные. А он, как и перед церемонией Таклиди сейф, находился в растерянности и неопределённости. От него ждали чудесного избавления, волевого решения или же просто правильной политической стратегии.

«Абдул-Хамид бы…”, – услышал султан от слуг, разговаривающих между собой. Ему бы спросить: что сделал бы, по вашему мнению, мой брат? Но не стал. И не потому, что султан, спрашивающий совета у слуг – это жалко и недостойно падишаха. Однажды он уже решил, что не будет таким же жестоким, как Абдул-Хамид. Но, с другой стороны, он также решил не быть таким слабовольным, как другой его брат – Решад.

– Что мне делать, Хумаюн-паша? – спросил Вахидеддин после новости о бегстве триумвирата.

– Данные, которые раздобыл Кемаль-паша в ходе разведывательных операций, к сожалению, в нынешней ситуации бесполезны.

– Если я ратифицирую данное перемирие – это может стать концом всему.

– Благодаря тому, что триумвират позорно покинул страну, мы легко можем отменить перемирие, заключённое ими как представителями султанского правительства, – заметил Хумаюн.

– Но это значит продолжение войны. Мы же решили, что в первую очередь важно вывести Турцию из этой войны!

– С минимальными потерями, повелитель. А то, что мы имеем сейчас, – это не выход из войны, это Османская империя, преподнесённая в дар европейским державам, – Хумаюн положил руку на эфес сабли, словно заметил приближающуюся угрозу.

– Ты видел, как радовались люди прекращению войны? Они устали, измучены, подавлены. Им необходим перерыв в бесконечных сражениях, из которых не выпутывается наша родина. Османская империя всегда воевала, но последние сто лет мы то и дело проигрываем. Терпим жесточайшие потери. Люди просто уже не выдерживают. Разве те, кого я призван защищать, не важнее всего?