– Какие новости на Центральном фронте?

На Центральном фронте идет позиционная борьба между главными силами Кортезии и главными силами Латании. Две профессиональные армии латанов сдерживают натиск кортезов. Прибывающие из-за океана подкрепления направляются сюда. Центральный фронт скоро прорвут, и тогда откроется дорога на Адан. С падением столицы война завершится.

– Ваше мнение об оперативном руководстве наших войск?

– Из рук вон плохое, – не задумываясь, отозвался Шток. – С такими силами, что были у вас в начале войны, и не завоевать разоруженного Родера! Вы тащились по нашим дорогам, как паралитики. И когда к нам поступило оружие из Кортезии, мы сразу вас остановили. А если бы мы были вооружены еще до войны?

– Тогда война вообще не началась бы – по крайней мере, с нашей стороны. Что вы скажете о нашем стратегическом руководстве, Шток?

– В Родере и генералы не занимаются стратегией, а я капитан.

– Тогда расскажите, куда вы так торопились на своей машине. И почему не приняли надежных мер охраны?

Об этом пленный рассказывал подробно. В третий корпус патинов пришел на двух машинах специальный груз из Адана – триста миллионов калонов. Огромные эти деньги адресованы правительству Патины для оплаты закупок у населения. Их захватили как военный трофей и направили в Родер под охраной полка Питера Парпа. Биркер Шток, заместитель подполковника Парпа, задержавшийся в третьем корпусе для уточнения мест и времени сдачи оружия, догонял свой полк. Он ехал по территории, освобожденной от латанов и патинов, и не опасался нападения.

– Поскорей увезти деньги было важней, чем завладеть всем оружием патинов?

– Естественно, полковник. На деньги можно достать любое оружие. А отобранное у патинов снаряжение придется им же и возвращать, когда они объявят вам войну. Но денег они уже не получат.

– Покажите по карте маршрут вашего полка.

Гвардейский полк Питера Парпа двигался по шоссе, огибающему с запада нашу дивизию. От наших позиций до него было не меньше тридцати километров. Электроорудия на такое расстояние не били.

– Допрос окончен, капитан Шток, – сказал Гамов. – Если у вас есть какие-либо пожелания – высказывайте.

Шток вытянулся. Отвечал на вопросы он довольно спокойно. Но сейчас опять стал волноваться.

– Один вопрос и одна просьба, полковник.

– Слушаю вопрос.

– Вы пригрозили мне немыслимым унижением, которое опозорило бы не только меня, но и вас – как офицера. Я не выдержал… Но ведь если бы вы… фельдшер держал шприц… Показания отравленного – те же, но снимают обвинение в измене, ибо совершаются в состоянии…

– Нет, не те же, Шток, – резко оборвал его Гамов. – В состоянии полубессознательном вы многое могли не припомнить. Слушаю просьбу.

Шток вытянулся еще сильней.

– Прикажите расстрелять меня, полковник.

Гамов не скрыл, что поражен.

– Аргументируйте свою странную просьбу, капитан.

– Что же странного?.. Я нарушил присягу, выдал военные тайны. Среди своих я пустил бы себе пулю в сердце. Среди врагов я не могу разрешить себе такого малодушия, да и оружия нет. Но умереть от пули противника не бесчестье, а воинская судьба. Хочу своей кровью смыть хоть часть вины…

– Вы будете жить, капитан Шток. Вы еще понадобитесь мне.

Конвой увел пленного. Гамов рассматривал карту.

– Ваше мнение, друзья? Окружение, удар вчерашнего союзника нам в тыл… И триста миллионов калонов, бездарно врученные врагу.

– Окружение предотвратить вряд ли сможем, – сказал я. – А если бы и сумели прорваться, то поставили бы под удар «Золотые крылья», а они и так потрепаны. Деньги надо отбить.

– Надо. Как и когда?

– Сначала когда. Сегодня ночью, чтобы Парп не успел далеко уйти. Он движется по своей территории, вряд ли торопится. Теперь – как. Силами нашего диверсионного отряда. Поведу его я. Имеете возражения?