— Надо обработать и пластырем заклеить, — я беру Машу на руки и иду к туалетному столику.

Стоило Глебу уехать, мой мандраж пропал. Вот, оказывается, кого я по-настоящему боюсь — мужа. И горько, и смешно, учитывая наличие под боком дикого малознакомого мужчины.

— Тебе за мужика своего переживать надо, а не за меня, — хмыкает дикарь.

— Глеб не мой мужик, — чеканю, не задумываясь. — То есть юридически он мой, но это временная неприятность. И переживать за него я не собираюсь.

Зачем ему эта информация? Боже, Лера, заткнись уже!

Я балансирую на одной ноге с Машей у туалетного столика, пытаясь коленкой подцепить ручку ящика, чтобы достать антисептик и пластырь. Поворачиваю голову к Яну, чтобы попросить его помочь, но так и замираю в позе цапли с малышкой на руках и приоткрытым ртом. Он безо всякого стеснения нахально пялится на мою голую коленку. Пожирает её взглядом, я бы даже сказала.

— Помочь? — очень вовремя предлагает дикарь.

— Там есть всё, чтобы обработать порез, — иду к дивану, давая гостю зелёный свет.

Ян роется в ящике — достаёт бинт, перекись, пластырь, а я наблюдаю за ним, крепко обнимая Машу. Нечеловечески большой мужик. В его присутствии просторная комната кажется тесной, а ещё из-за габаритов он немного неуклюжий. Крупные мужские пальцы плохо справляются с маленькой крышечкой на бутылке с перекисью.

— Открой, — подходит, ставит бутылёк на подлокотник дивана. — Пожалуйста, — добавляет капельку вежливости и вынимает у меня из рук Машу.

Я только ресницами хлопнуть и булькнуть от возмущения успеваю, а дикий папочка уже расхаживает по комнате с Машулей на руках. А она улыбается, в бороду ему вцепилась пальчиками и болтает на своём детском. Что тут скажешь? Ничего. Ребёнок-то доволен… у незнакомого дяди на руках. Обычно дочка настороженно относится к чужим. Ей надо присмотреться, привыкнуть, а потом, если понравится человек, то и поиграть можно. Но тут без проблем вообще. Как к родному.

— Возьми, — быстро скручиваю крышку с перекиси и хочу забрать дочку.

Но дикий папочка усаживает её в кресло и смотрит на меня глазищами своими темнющими — сама невинность.

— Обработай, — суёт мне в руку бинтовую салфетку.

Плавно выдыхаю, чтобы не нервничать ещё больше. Нервишки у меня ни к чёрту. По сути, тут переживать не за что, а сердце молотит, как кроличье. С другой стороны, жизнь с Глебом в режиме унижение нон-стоп могла дать последствия ещё хуже. Я легко отделалась. А Ян, он… Он спас меня от очередной оплеухи сумасшедшего мужа.

— Шрамы украшают, да? — пытаюсь спрятать за болтовнёй неловкость, которую испытываю, промакивая влажным бинтом рану.

— Только мужчин, — уточняет Ян.

— Спасибо, — замираю и смотрю в тёмную бездну глаз.

— За что?

— За то, что заступился за меня.

Очевидно же. Или нет? Дикарь даже в лице поменялся после моего «спасибо». Растерянное выражение на бородатой суровой морде выглядит странно и немного смешно. Хотя с мордой я перегибаю — Ян в общем-то ничего такой мужик. Кому-то он вполне может показаться красивым.

— Сильный не должен обижать слабого, — выдаёт дикарь, пока я заклеиваю порез пластырем.

Он рассуждает как человек из далёкого прошлого. В наше время прописную истину о сильных и слабых помнят немногие, а следуют ей и того меньше.

— Ты с луны свалился? — у меня непроизвольно появляется улыбка на губах.

— Почему с луны свалился? — и снова это милое удивление на суровом лице.

— Да так, — хмыкаю, — не бери в голову. Надо Машу переодеть и покормить, — тянусь к дочке.

Дикий папочка опережает меня — дочь снова у него:

— Ты бы сама переоделась для начала, — заявляет серьёзно.